Изменить размер шрифта - +
Высохшие и
     набрякшие. Лишь слипшиеся пряди,
     нетронутые струпьями, и взляд
     принадлежали школьнику, в мои,
     как я в его, косившему тетради
     уже двенадцать лет тому назад.

     "Как ты здесь оказался в несезон?"
     Сухая кожа, сморщенная в виде
     коры. Зрачки -- как белки из дупла.
     "А сам ты как?" "Я, видишь ли, Язон.
     Язон, застярвший на зиму в Колхиде.
     Моя экзема требует тепла..."

     Потом мы вышли. Редкие огни,
     небес предотвращавшие с бульваром
     слияние. Квартальный -- осетин.
     И даже здесь держащийся в тени
     мой провожатый, человек с футляром.
     "Ты здесь один?" "Да, думаю, один".

     Язон? Навряд ли. Иов, небеса
     ни в чем не упрекающий, а просто
     сливающийся с ночью на живот
     и смерть... Береговая полоса,
     и острый запах водорослей с Оста,
     незримой пальмы шорохи -- и вот

     все вдруг качнулось. И тогда во тьме
     на миг блеснуло что-то на причале.
     И звук поплыл, вплетаясь в тишину,
     вдогонку удалявшейся корме.

     И я услышал, полную печали,
     "Высокую-высокую луну".

             1966 -- 1969


x x x

     Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
     любовницу -- из чистой показухи.
     Он произнес: "Теперь она в Раю".
     Тогда о нем курсировали слухи,
     что сам он находился на краю
     безумия. Вранье! Я восстаю.
     Он был позер и даже для старухи --
     мамаши -- я был вхож в его семью --
     не делал исключения.
         Она
     скитается теперь по адвокатам,
     в худом пальто, в платке из полотна.
     А те за дверью проклинают матом
     ее акцент и что она бедна.
     Несчастная, она его одна
     на свете не считает виноватым.
     Она бредет к троллейбусу. Со дна
     сознания всплывает мальчик, ласки
     стыдившийся, любивший молоко,
     болевший, перечитывавший сказки...
     И все, помимо этого, мелко!
     Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
     Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
     Грузин кричит над ухом "Сулико".
     И только смерть одна ее спасет
     от горя, нищеты и остального.
     Настанет май, май тыща девятьсот
     сего от Р. X., шестьдесят седьмого.
     Фигура в белом "рак" произнесет.
Быстрый переход