|
___ Ты за утрату горазд все это отомщеньем счесть, моим приспособленьем к циферблату, борьбой, слияньем с Временем -- Бог весть! Да полно, мне ль! А если так -- то с временем неблизким, затем что чудится за каждым диском в стене -- туннель. Ну что же, рой! Рой глубже и, как вырванное с мясом, шей сердцу страх пред грустною порой, пред смертным часом. Шей бездну мук, старайся, перебарщивай в усердьи! Но даже мысль о -- как его! -- бессмертьи есть мысль об одиночестве, мой друг. Вот эту фразу хочу я прокричать и посмотреть вперед -- раз перспектива умереть доступна глазу -- кто издали' откликнется? Последует ли эхо? Иль ей и там не встретится помеха, как на земли? Ночная тишь... Стучит башкой об стол, заснув, заочник. Кирпичный будоражит позвоночник печная мышь. И за окном толпа деревьев в деревянной раме, как легкие на школьной диаграмме, объята сном. Все откололось... И время. И судьба. И о судьбе... Осталась только память о себе, негромкий голос. Она одна. И то -- как шлак перегоревший, гравий, за счет каких-то писем, фотографий, зеркал, окна, -- исподтишка... и горько, что не вспомнить основного! Как жаль, что нету в христианстве бога -- пускай божка -- воспоминаний, с пригоршней ключей от старых комнат -- идолища с ликом старьевщика -- для коротанья слишком глухих ночей. Ночная тишь. Вороньи гнезда, как каверны в бронхах. Отрепья дыма роются в обломках больничных крыш. Любая речь безадресна, увы, об эту пору -- чем я сумел, друг-небожитель, спору нет, пренебречь. Страстная. Ночь. И вкус во рту от жизни в этом мире, как будто наследил в чужой квартире и вышел прочь! И мозг под током! И там, на тридевятом этаже горит окно. И, кажется, уже не помню толком, о чем с тобой витийствовал -- верней, с одной из кукол, пересекающих полночный купол. |
