Если бы не все стихотворения Лермонтова были одинаково лучшие, то это мы назвали бы одним из лучших.

«Журналист, читатель и писатель» напоминает и идеею, и формою, и художественным достоинством «Разговор книгопродавца с поэтом» Пушкина. Разговорный язык этой пьесы – верх совершенства; резкость суждений, тонкая и едкая насмешка, оригинальность и поразительная верность взглядов и замечаний – изумительны. Исповедь поэта, которою оканчивается пьеса, блестит слезами, горит чувством. Личность поэта является в этой исповеди в высшей степени благородною.

«Ребенку» – это маленькое лирическое стихотворение заключает в себе целую повесть, высказанную намеками, но тем не менее понятную. О, как глубоко поучительна эта повесть, как сильно потрясает она душу!.. В ней глухие рыдания обманутой любви, стоны исходящего кровию сердца, жестокие проклятия, а потом, может быть, и благословение смиренного испытанием сердца женщины… Как я люблю тебя, прекрасное дитя! Говорят, ты похож на нее, и хоть страдания изменили ее прежде времени, но ее образ в моем сердце…

         …А ты, ты любишь ли меня?

         Не скучны ли тебе непрошенные ласки?

         Не слишком часто ль я твои целую глазки?

         Слеза моя ланит твоих не обожгла ль?

         Смотри ж, не говори ни про мою печаль,

         Ни вовсе обо мне. К чему? Ее, быть может,

         Ребяческий рассказ рассердит иль встревожит…

         Но мне ты всё поверь. Когда в вечерний час

         Пред образом с тобой заботливо склонясь,

         Молитву детскую она тебе шептала

         И в знаменье креста персты твои сжимала,

         И все знакомые родные имена

         Ты повторял за ней, – скажи, тебя она

         Ни за кого еще молиться не учила?

         Бледнея, может быть, она произносила

         Название, теперь забытое тобой…

         Не вспоминай его… Что имя? – звук пустой!

         Дай Бог, чтоб для тебя оно осталось тайной.

         Но если как-нибудь, когда-нибудь, случайно

         Узнаешь ты его, – ребяческие дни

         Ты вспомни и его, дитя, не прокляни!

Отчего же тут нет раскаяния? – спросят моралисты. Наденьте очки, господа, и вы увидите, что герой пьесы спрашивает дитя – не учила ли она его молиться еще за кого-то, не произносила ли, бледнея, теперь забытого им имени?.. Он просит ребенка не проклинать этого имени, если узнает о нем. Вот истинное торжество нравственности!

Поэтическая мысль может иногда родиться и вследствие какого-нибудь из тех обстоятельств, из которых слагается наша жизнь; но чаще всего и почти всегда она есть не что иное, как случай действительности в возможности, и потому в поэзии не имеет никакого места вопрос: «Было ли это?»; но она всегда должна положительно отвечать на вопрос: «Возможно ли это, может ли это быть в действительности?» Самое обстоятельство может только, так сказать, натолкнуть поэта на поэтическую идею и, будучи выражено им в стихотворении, является уже совсем другим, новым и небывалым, но могущим быть.