Два перевода из Байрона – «Еврейская мелодия» и «В альбом» – тоже выражают внутренний мир души поэта. Это боль сердца, тяжкие вздохи груди; это надгробные надписи на памятниках погибших радостей…

         Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,

         Мне тягостны веселья звуки!

         Я говорю тебе: я слез хочу, певец,

         Иль разорвется грудь от муки.

         Страданьями была упитана она,

         Томилась долго и безмолвно;

         И грозный час настал – теперь она полна,

         Как кубок смерти, яда полный.

«Ветка Палестины» и «Тучи» составляют переход от субъективных стихотворений нашего поэта к чисто художественным. В обеих пьесах видна еще личность поэта, но в то же время виден уже и выход его из внутреннего мира своей души в созерцание «полного славы творенья». Первая из них дышит благодатным спокойствием сердца, теплотою молитвы, веянием святыни. О самой этой пьесе можно сказать то же, что говорится в ней о ветке Палестины:

         Заботой тайною хранима

         Перед иконой золотой

         Стоишь ты, ветвь Ерусалима,

         Святыни верный часовой!

         Прозрачный сумрак, луч лампады,

         Кивот и крест, символ святой…

         Всё полно мира и отрады

         Вокруг тебя и над тобой.

Вторая пьеса – «Тучи» – полна какого-то отрадного чувства выздоровления и надежды и пленяет роскошью поэтических образов, каким-то избытком умиленного чувства.

«Русалкою» начнем мы ряд чисто художественных стихотворений Лермонтова, в которых личность поэта исчезает за роскошными видениями явлений жизни. Эта пьеса покрыта фантастическим колоритом и по роскоши картин, богатству поэтических образов, художественности отделки составляет собою один из драгоценнейших перлов русской поэзии. «Три пальмы» дышат знойною природою Востока, переносят нас на песчаные пустыни Аравии, на ее цветущие оазисы. Мысль поэта ярко выдается, – и он поступил с нею как истинный поэт, не заключив своей пьесы нравственною сентенциею. Самая эта мысль могла быть опоэтизирована только своим восточным колоритом и оправдана названием «Восточное сказание»; иначе она была бы детскою мыслию. Пластицизм и рельефность образов, выпуклость форм и яркий блеск восточных красок – сливают в этой пьесе поэзию с живописью: это картина Брюллова, смотря на которую, хочешь еще и осязать ее.

         …В дали голубой

         Столбом уж крутился песок золотой

         Звонков раздавались нестройные звуки,

         Пестрели коврами покрытые вьюки,

         И шел, колыхаясь, как в море челнок,

         Верблюд за верблюдом, взрывая песок.