Кисть, рука целиком или даже весь дух целиком может материализоваться. И эти идеоплазматические создания абсолютно осязаемы, как я могу подтвердить лично.

Тем не менее, каким бы интригующим этот новый феномен ни показался мне вначале, я не видел, каким образом он может открыть нам прямой доступ в Обитель Лета. Идеоплазма источалась и возвращалась по каналу нашего медиума, не допуская, чтобы ей сопутствовал какой‑либо материальный предмет. И вот тут‑то вдело вступила наука.

Теперь Крукс взял с пюпитра стеклянно‑металлическое изделие и протянул его для лучшего рассмотрения.

– Это мое последнее изобретение, которое я скромно называю Трубкой Крукса. Через его вакуумное внутреннее пространство можно послать электрический ток от катода в одном конце к аноду в другом.

Когда эта трубка наполняется идеоплазмой – захваченной и отторгнутой от мадам Селяви – и активизированной, – происходит нечто поразительное. Трубка с ее содержимым, а также любые предметы на расстоянии определенного радиуса от нее исчезают! Словно под воздействием электрического тока идеоплазма насильственно выбрасывается из нашего измерения, увлекая с собой некоторое количество земного мусора.

Духи сообщили нам, что они видели, как трубки с захваченными предметами материализовались в Обители Лета.

Крукс самодовольно улыбнулся.

– Теперь я возвращаю трибуну мистеру Дэвису. Когда Дэвис вновь встал перед ними, он сказал:

– Наш мир находится в соприкосновении с Обителью Лета точка в точку. Здесь, в Амхерсте, например, такой знакомый нам травянистый Выгон сосуществует по ту сторону с Бухтой Семи Душ в Обители Лета.

Вот отсюда мы и поплывем в потустороннюю жизнь.

И пока мы сидим здесь, сюда уже с верфи Маккея в Восточном Бостоне движется нагруженная специально сконструированная шхуна. По прибытии нашего судна сюда мы снабдим его кольцом идеоплазмированных трубок Крукса, которые медленно наполняли день за днем. Оснащенные таким образом, мы проломим барьер между мирами в путешествии более дерзком, чем плавание Ясона!

Из уважения к помешательству Остина Эмили хранила молчание на протяжении этой мешанины науки и мистики, подавляя свое растущее негодование.

Однако теперь она долее не могла сдерживаться:

– И как, прошу вас объяснить, мадам «источает» это небесное желе из айвы?

Дэвис принял смущенный вид и вновь начал полировать очки. Уолт уставился в потолок, а юный Саттон принялся небрежно насвистывать. Крукс закинул ногу за ногу и скрестил руки на груди. Полминуты в комнате царило молчание, будто на собрании «Незнаек» [129]. Затем заговорила сама медиум:

– Из mamelles, милая сестра Остина. Из изобильных сосцов.

Для иллюстрации мадам Селяви подложила ладони под тяжелые груди.

– Своего рода спиритуальное молоко, которое с чужой помощью я могу выдавливать кап‑кап‑кап.

Эмили лишилась дара речи. Предельно непристойные картины теснились в ее воображении. Мозг полон Коридоров, как ни одно Аббатство, где привидения бродят.

Уолт кашлянул, разбив ее внутреннее сосредоточение.

– Безумные волокна, неуправляемые выросты, – сказал поэт, – играют, женский облик сотворяя, и наш ответ неуправляем столь же.

– Неуправляем, – сказала Эмили. – Как бы не так!

6

«Какой мистический швартов ее удерживает нынче»

Лавинья Дикинсон завязала ленты шляпки под подбородком, взяла большую рыночную корзинку с крышкой и нетерпеливо обернулась к мешкающей сестре:

– Вы идете или нет, мисс Белая Ночная Бабочка? Прозвище, вдохновленное ее манерой одеваться, отвлекло Эмили от интроспекции.