Изменить размер шрифта - +

Из трубки пискливо донесся отдаленный голос слуги:

– Чего еще, Кос?

Каупертуэйт прикусил язык от такой фамильярности, подавляя вполне заслуженный выговор.

– Не будете ли вы так любезны принести нам два шэндигаффа, Коготь?

– Бу сделано, командир.

Макгрош появился незамедлительно, неся поднос с напитками. Из его губ торчала костяная зубочистка, а рубашка свисала поверх штанов. Он непринужденно поставил свою ношу на стол и удалился.

После того как они с наслаждением отхлебнули смесь пива с имбирем, премьер‑министр приступил к объяснению:

– Если не ошибаюсь, Космо, вы, как бы это сказать, опекун твари, известной как Виктория, которая в настоящее время проживает в борделе, содержимом мадам де Малле.

Каупертуэйт раз‑другой поперхнулся своим шэндигаффом. Мельбурн встал и похлопал его по спине, пока он не перевел дух.

– Как… как вы?…

– Ну, послушайте, Космо, вы же не можете не знать, что бонтон оказывает внимание де Малле и что ваши отношения с этой тварью не могли не стать достоянием гласности через два‑три дня, как вы поместили ее туда.

– Я не подозревал…

– Должен сказать, – продолжал Мельбурн, водя мокрым пальцем по краю своего бокала и вызывая до чрезвычайности противное повизгивание, – что тварь эта обеспечивает совершенно новые сенсуальные ощущения. Я полагал, что испытал все, что может дать акт копуляции, но совершенно не был готов для вашей Виктории. Видимо, я не единственный ценитель ее, насколько я понимаю, абсолютно бездумного искусства. Только за прошлую неделю я столкнулся у де Малле со многими значимыми фигурами, которые завернули туда исключительно ради ее услуг. Эти писаки Диккенс и Теннисон, Луи‑Наполеон и американский посол. Несколько членов моего собственного кабинета, включая старых хрычей, которых я уже считал абсолютно целомудренными. Вам известно, что даже одухотворенный и беззаветно преданный искусству господинчик Джон Рэскин тоже был там. Его привели какие‑то его друзья. Первый его опыт, и они умудрились внушить ему, будто все женщины так же безволосы, как ваша Виктория. Если он когда‑нибудь женится, предвижу всякие неприятности.

– Я не ответственен…

Мельбурн перестал тереть свой бокал.

– Скажите мне… что она, собственно, такое?

Понятия не имея, к чему вели разглагольствования Мельбурна, Каупертуэйт почувствовал облегчение, едва от него потребовали научных сведений.

– Хотите верьте, Уильям, хотите нет, Виктория это тритон.

– Тритон? Такая саламандра?

– Именно. Говоря точнее – «гуляка», скрытожаберник Cryptobranchus alleganiensis, вид, обильно водящийся в Новом Свете.

– Как я понимаю, она была… э‑э… значительно модифицирована…

– Разумеется. В моих опытах с местными тритонами мне, видите ли, удалось дистиллировать то, что я называю «фактором роста». Полученный из гипофиза, щитовидной железы и эндокринных желез, он дает результаты, которые вы наблюдаете. Я решил применить его к гуляке, поскольку в естественных условиях они достигают длины в целых восемнадцать дюймов, и сумел получить несколько особей через тамошнего посредника.

– Однако она не выглядит просто исполинским тритоном. Одни груди…

– Да‑да, ее внешность – результат смешений саламандрового и человеческого факторов роста. Свежие трупы…

– Прошу, остановитесь на этом. Хотя я здесь полуофициально, но все‑таки остаюсь представителем закона.

– Моим намерением было измерить глубину ее разума и проверить, не сумею ли я его развить. В конце концов она показала себя плачевно не поддающейся никаким усилиям. Не желая ее уничтожить, я, за неимением другого выбора, был вынужден поместить ее у де Малле.

Быстрый переход