– Как… ваше имя?

– Коготь Макгрош, командир, с вашего разрешения. Черт, и без него тоже. Наречен так, поскольку я покрепче любого моего тезки и вдвое острее. Отдайте свои дела в мои руки и живите без забот. Мы покажем этому городу поминки, и похороны, и прием после них, каких тут не видывали с тех пор, как старичина Генрих Восьмой, играя в кости, выбросил два очка.

Каупертуэйт принял решение. Макгрош был нанят, не сходя с места.

Держа слово, нахальный американец устроил первоклассный кортеж в честь Клайва и Констанции Каупертуэйт. Черного крепа хватило бы на то, чтобы обтянуть Вестминстерский собор сверху донизу.

После такого доказательства Каупертуэйт уверился, что Макгрош и правда не мошенник, а просто человек, нуждающийся в постоянном месте и снисходительном нанимателе. Видимо, Каупертуэйт отвечал всем его требованиям.

Макгрош выполнял свои новые обязанности с лихостью. С тех пор таким же незаменимым он показал себя в сотне случаев, и Каупертуэйт порой видел в нем скорее старшего, более опытного брата, чем слугу.

Его внешность и непринужденность не входили в число его привлекательных качеств. Макгрош был дерзок, саркастичен, а иногда пускал в ход ругательства: отнюдь не рекомендация для хорошего слуги. Он принял манеру одеваться в стиле первопроходцев, своего рода дендизм закоренелых бродяг. Макгрош пренебрегал бритьем, и никто не видел, чтобы он мылся, – недостаток, отчасти компенсировавшийся обильным потреблением туалетной воды наиболее крепкой дистилляции. Макгрош, как он любил напоминать Каупертуэйту через краткие интервалы, был «стодесятипроцентным американцем». Цветистая история его жизни часто приводила Каупертуэйта в недоумение: каким образом, если принять прошлое Макгроша за типичное, одна нация, пусть даже такая большая, могла включать миллионы подобных индивидуумов.

Макгрош утверждал, что участвовал в экспедиции Стивена Остина на территории, носящей название Техас. («ОВТ», или «Отбыл В Техас», на текущем американском жаргоне означало бегство от преследований закона, и Каупертуэйт прикидывал, не таковыми ли были побуждения Макгроша.) Кроме того, он утверждал, что был принят воином в племя индейцев чикасо после того, как спас жизнь вождю Икке‑мотуббе, и охотно сражался против своих собратьев‑белых, которые стремились согнать этих индейцев с их соблазнительных земель на Миссисипи. (Перманентный рубец у него на заднице, с энтузиазмом выставляемый на обозрение любой случайной знакомой, как бы ни уклонялась она от созерцания голых мактрошевских ягодиц, якобы являл собой особый племенной знак.) Он похвалялся тем, что в Новой Англии был грабителем, и после долгих упрашиваний показывал, подмигивая, маленький плоский золотой слиток, так называемый слиток контрабандиста, который аккуратно умещался в его жилетном кармашке.

Каупертуэйт так никогда и не узнал, что побудило Макгроша искать постоянного убежища в Англии, но подозревал, что причиной было какое‑то незаконное деяние титанического размаха.

В общем и целом человек замечательных пропорций, наименьшую из которых составляла культура, а также товарищ, который, как чувствовал Каупертуэйт, служил противовесом его собственной склонности к мечтательным абстракциям.

Под управлением Макгроша года проходили довольно приятно. Икки и его отец занимались объединенными предприятиями «Каупертуэйт и Брунел» без его участия, обеспечивая Каупертуэйту как пассивному компаньону гарантированный доход и позволяя ему предаваться научным изысканиям. Незачем говорить, что он утратил всякий интерес к дальнейшему развитию транспортных средств на урановой основе.

Обратив свое внимание на вопросы биологии, он полагал, что уж тут ему никакая опасность не угрожает. Собственно говоря, что может быть опасного в экспериментах с крохотными амфибиями?

Но вот размерами со взрослую женщину… Каупертуэйт начал подозревать, что это совсем‑совсем другое дело.