Когда я вышла на Бэйсуотер‑роуд, солнце уже зашло; небо еще было бледно‑розовым, но вереница облаков уже окрасилась в самые разные цвета: рыжий, малиновый и черный. Небо над городами, и особенно над Лондоном, гораздо красивее, чем в сельской местности; американцы, конечно, проголосуют за Нью‑Йорк, и я охотно поставлю его на второе место. Т. Г. Хаксли любил смотреть на Оксфорд‑стрит на закате солнца, наблюдая за апокалипсическими образами, и в тот вечер я тоже видела причудливые очертания над парком и Кенсингтон‑Палас‑Гарденз – громадное вздувшееся облако с пятнами оттенка охры и высохшей крови; ветер рвал его, образуя маленькие прозрачные озерца бледно‑голубого цвета, снова закрывавшиеся под напором черных, как уголь, клубов. Но Белл я не видела – она исчезла.

Вернувшись к Квинсвей, я посмотрела вдоль Бэйсуотер‑роуд, сначала в одну сторону, затем в другую. Далеко впереди шла – на запад – какая‑то женщина в черном, и мне кажется, я уже тогда знала, что это не Белл, несмотря на тонкую талию и седые волосы. Я обманывала себя, потому что ничего другого мне не оставалось. Вернуться домой с пустыми руками и ожесточившимся сердцем? Рано или поздно придется, но не теперь. Однако когда женщина свернула с Бэйсуотер‑роуд на Санкт‑Питерсберг‑плейс, ко мне вернулась уверенность, что это Белл, что это должна быть Белл – она просто не могла так быстро убежать и спрятаться, – и я с воодушевлением бросилась в погоню, по Санкт‑Питерсберг‑плейс, мимо синагоги и церкви Св. Матфея, по Москоу‑роуд, через Пембридж‑сквер и Пембридж‑Виллас. Разумеется, теперь мы были ближе к Ноттинг‑Хилл‑Гейт, чем к Квинсвей, и я убеждала себя, что Белл сознательно не пользуется этой станцией метро и идет домой окружным путем, поскольку встречаться с воспоминаниями о прошлом ей так же тяжело, как и мне – а возможно, еще тяжелее.

Я потеряла ее где‑то на этой стороне Портобелло‑роуд. Я употребляю выражение «где‑то на этой стороне», словно не знала этот район как свои пять пальцев, словно каждый его дюйм, каждый ярд не отпечатался в памяти, будоража чувства. Я потеряла женщину на Ледбери‑роуд, а снова обнаружила на углу Портобелло‑роуд, где она встретила знакомую и остановилась поговорить. А потом я увидела, что это не Белл, хотя та часть меня, которая узнала бы ее с закрытыми глазами, давно все поняла. Женщина, за которой я шла, была старше Белл – той теперь должно исполниться сорок пять; разговаривала она с девушкой, маленькой коренастой блондинкой, чей звонкий смех эхом разносился по пустой, до уродливости вычурной улице. Я прошла мимо них и увидела, что небо уже не розовое, а серое и черное от тяжелых, клубящихся грозовых туч, а над Кенсал‑Таун слышны раскаты грома.

Улицы были почти пустыми. Не то что двадцать лет назад, когда я сюда приехала, – в те времена вся молодежь Англии бурлила, и, как мне казалось, больше всего в Ноттинг‑Хилле. Теперь здесь стояли машины – они словно проглатывают людей и перемещают с места на место в защитных капсулах. У каждого дома здесь был сад; в мае деревья зацветали, и район наполнялся смесью запахов машинного масла и боярышника, жимолости и выхлопных газов. В дни, когда тут жила Козетта, все было пропитано запахом французских сигарет, или, если уж на то пошло, любых старых сигарет, французских, английских и русских, даже «Пассинг Клаудс», а в кинотеатре «Электрик Синема» – еще и ароматом марихуаны.