Невероятно, но, похоже, Фелисити знала. Она кивнула и прижала ладонь ко рту.

– Фелисити, ты не позвонишь доктору Томпсону? – сказал Эсмонд. – И, наверное, в полицию. Да, мы должны позвонить в полицию.

– Боже, ну и дела! Ну и дела! – воскликнула Фелисити. Потом вспомнила, что ее окружают дети с широко раскрытыми от удивления глазами. – Пойдемте со мной, все. – Она собрала детей вокруг себя, обхватив каждой рукой двоих или троих.

Наши с Белл взгляды встретились. Мне показалось, что она смотрит на меня так, словно я тут единственная, кто может ей понравиться, у кого может быть с ней что‑то общее. Именно так я истолковала долгий, пристальный, наполненный ужасом взгляд ее серых глаз. Эсмонд открыл входную дверь и придержал, пропуская Белл вперед, в темноту. Я встала и пошла за ними.

5

Stiletto fatalis  – это вовсе не оружие, а латинское название flaw worm, сельскохозяйственного вредителя. Энтомолог, придумавший такое имя, явно обладал чувством юмора. В деревенском магазине Торнхема висели плакаты, предупреждавшие фермеров об опасности, и Фелисити, ухватившись за это название, придумала замечательную шутку. В то Рождество – по крайней мере до смерти Сайласа Сэнджера – она постоянно упоминала о stiletto fatalis.  Включи она вопрос в свою викторину, абсолютно все ответили бы на него правильно. Той зимой в моду вошли каблуки «стилет», и на всех вечеринках, особенно в домах с паркетными полами, вам выдавали пластмассовые колпачки для обуви, чтобы острые каблуки не протыкали пол. Все полы в Торнхем‑Холле были деревянными, а сверху лежали ковры, большие и маленькие. Фелисити обязательно обследовала туфли прибывающих гостей и выносила вердикт, относятся ли они к категории stiletto fatalis .

Эту особенность характера Фелисити, о которой я совсем забыла и не вспоминала лет пятнадцать или шестнадцать, с тех пор, как мы виделись в последний раз, всплывает в памяти утром, когда я собираюсь ей позвонить. Я вспоминаю о stiletto fatalis  и о том, что когда Фелисити нашла убежище у Козетты, в ее разговорах и их, и пришедшие им на смену увлечения уже сменила навязчивая тема селевинии. Похоже, с тех пор в жизни Фелисити ничего важного не произошло: она по‑прежнему замужем за Эсмондом и по‑прежнему хозяйка Торнхема, хотя, наверное, уже не похожа на ту экспансивную молодую женщину в мини‑юбке, которая вечер за вечером изливала душу Козетте. Я внимательно разглядываю лист бумаги, на котором записала телефон, продиктованный дочерью Фелисити. Потом набираю номер. Вчера вечером я не видела Белл – разумеется, не видела, хотя поехала в «Лейтс», вышла из такси на углу Пембридж‑роуд, а остаток пути преодолела пешком.

Фелисити сама снимает трубку и как только понимает, кто это, произносит свое обычное приветствие, нисколько не изменившееся за прошедшие годы.

– Эй, привет!

Однажды я слышала, как Эсмонд представлялся одному из гостей как «Эй», утверждая, что жена дала ему новое имя. Фелисити ведет себя так, словно мы разговаривали две недели назад. Ни удивления – что я не звонила раньше, что звоню теперь, что я еще жива, – ни упреков. Она даже не говорит, что это стало для нее сюрпризом. Я не помню, чтобы Фелисити была так поглощена своими детьми двадцать лет назад или когда на девять месяцев бросила их на попечение отца и бабушки.