Вирейн взял кисть, но в чернила не окунул. Взамен его свободная рука легла мне на лоб, отводя с лица пряди волос. Сердце сжалась, бешено стуча, покуда скриптор внимательно осматривал меня. Такому доке в своёи деле да и не разглядеть метки, оставленной Закхой? На мгновение блеснула мысль, что он догадался: на полвздоха мужчина задержал взгляд (и меня словно хлыстом огрело). Но, очевидно, боги были мастерами не хуже: убрав руку, скриптор уверенно занялся смешиванием краски.

— Т'иврел пояснил, что знак несмываем, — сказала я, в основном, чтобы успокоить нервы. Чёрная жидкость по виду напоминала обычные чернила, что повсеместно используют для письма; хотя, вряд ли для сигила годился простой чернильный камень.

— Если Декарта не прикажет его удалить, то — да. Представьте, что это — татуировка, но безболезненная. Вы свыкнетесь с нею.

Увы, но перспектива заполучить себе клеймо (особенно, несводимое) не вызывала во мне должного восторга, но протестовать было чревато. Чтобы хоть как-то отвлечь себя, я спросила:

— Энэфадех. Почему вы зовёте богов таким именем?

Мимолётная тень хорошо знакомого мне чувства пробежалась по лицу Вирейна. Расчёт. Похоже, я только что частично расписалась в своём поразительном невежестве, и он, без раздумий, использует это при случае.

Не отвлекаясь, вскользь, Вирейн ткнул пальцем в Сиеха (тот исподтишка разглядывал вещицы, разложенные на столешнице):

— Спроси его собственноручно, если хочешь. Они сами так нарекли себя. А мы не стали менять, счёв удобным.

— А почему..?

— Мы не зовём их богами. — Вирейн слегка улыбнулся. — Иначе это было бы святотатство — против единственного истинного Бога, Отца Небесного, и тех детей его, что не предавали веры. Но не именовать же падших рабами, верно? В конце концов, кто, как не мы, объявили рабство вне закона много веков назад.

Вот за это люди и ненавидят Арамери — ненавидят по-настоящему, а не просто возмущаются главенством их власти (и готовностью с лёгкостью её использовать). Арамери — чересчур искусные лгуны (в особенности, насчёт себя и собственных грязных делишек). Более того, они упиваются страданиями своих жертв.

— Тогда почему бы вам попросту не звать их как есть? — спросила я со злостью. — Оружием.

Сиех смотрел на меня. Нарочито безучастным взглядом. Недетским взглядом.

Вирейн болезненно поморщился:

— Рассуждает, как истинный варвар, — сухо произнёс. И улыбка, коей он сопроводил слова, вряд ли могла смягчить неприкрытое оскорбление. — Вы должны понять, леди Йин, что, подобно нашей далёкой прародительнице Шахар, мы, Арамери, — прежде всего, первейшие и вернейшие слуги Итемпаса, Небесного нашего Отца. Это его Именем несём мы Свет в этот мир. Мир, порядок и просветление. — Он развёл руками. — Слугам Итемпаса нет пользы — нет нужды — в оружии. Орудия, разве что…

Довольно. Я слышала достаточно. Понятия не имею, каков его ранг, какой мой, — а заодно и прочие тонкости наших семейных сношений. Не знаю — и знать не хочу. Я устала, сбита с толку и порядком далеко от дома. И раз «варварские манеры» облегчат мне понимание, то быть посему.

— Итак, «Энэфадех» значит «орудие», верно? — спросила требовательно. — А может, иным делом, попросту — «раб»?

— Иными словами, это значит — «мы, те, кто помнят Энэфу», — подал голос Сиех.