– А он не назвал свое имя? – спросила Нина.

– Сказал, что его зовут Хенрик. Фамилию – нет, не сказал.

– А по-другому никогда себя не называл?

– Нет… я слышала только «Хенрик». Хенрик и Хенрик.

– А вы сказали ему, сколько вам лет?

– Нет… сказала только, что в седьмом классе.

– При первой же встрече?

– Не знаю… может, позже, когда другие появились.

Вопросы поставлено правильно, ничего наводящего, простые и прямые. Она настоящий профи по части допросов, эта Нина.

Встречались ли вы после этого?

Как вы договаривались о встречах?

Вы не помните тогдашний номер вашего мобильного телефона?

Вы не помните тогдашний номер его мобильного телефона?

Иногда Нина Лей делала короткие паузы, но когда ей казалось, что передышка затягивается, продолжала.

Скажите, а счет в банке «Нордеа» у вас все тот же?

Рассказывали ли вы кому-то о происходящем?

Кто, по-вашему, мог заработать на этом?

Знали ли вы, что они снимают видео?

Катя несколько раз останавливалась на полуслове и опускала голову, точно увидела на полированной поверхности стола что-то очень интересное.

Эмили показалось, что она устала. Хочет прервать допрос.

– Нет, – Катя посмотрел ей в глаза, – я не устала. Раз уж я здесь, расскажу все, что знаю.

Другой вопрос – что даст ее рассказ. Застрявшие в памяти размытые, поверхностные, разрозненные, лишенные подробностей картинки. Катя путала даты, людей и места. Хорошо известный психологический феномен: вытеснение тяжелых воспоминаний. Если бы она помнила все в деталях, наверняка сошла бы с ума. Но… Эмили прекрасно понимала, как Катин рассказ будет выглядеть в протоколе допроса. Протоколы не учитывают психологические нюансы. А вот что она совершенно не понимала – как получилось, что Нина Лей и ее команда до сих пор не идентифицировали ни единого участника преступной группы. Прошло больше года.

Издевательства не кончались. Наоборот – становилось все изощреннее. Катя рассказала, как ее повезли в какую-то усадьбу, облачили в дурацкое белье-бонни и заставили играть в дурацкие игры с группой мужчин. Кроме нее, там было еще несколько девочек.

Дальше их провели в какой-то полуподвал. Катя оказалась в холодной комнате с единственной кроватью посередине. Рядом с кроватью – кожаные ремни, плетки, дилдо, наручники.

Эмили уже слышала про эту усадьбу, правда, с другой перспективы. Показания Матса Эмануельссона.

– Я решила, сейчас кто-то придет и станет меня пользовать, но я… я…

Удивительно, что до этого Катя рассказала довольно много и почти без остановок, но сейчас что-то произошло.

– Они надели на меня наручники… их было много, не знаю сколько… – Катя продолжала говорить торопливо, но совершенно бессвязно, как в бреду. – Моча, дерьмо… дилдо в попу… огромный… я только кричала: «Нет… больно, умереть…» – Глаза ее лихорадочно заблестели. – Умереть я хотела, вот что!..

Эмили отложила ручку.

– Думаю, нам следует прерваться. Хотя Катя ничего не говорит, я уверена – необходим перерыв.

Наступило тяжелое молчание. Лицо у Нины стало серым, как шторы на окнах. Катю начал бить озноб. Эмили обняла ее за плечи и прижала к себе.