– Используйте его.

Меня заштопали, обеззаразили. Ну и обезобразили само собой: красный шрам выглядел ужасно, шов у ординаторов Николая Васильевича был тоже не идеален. Когда голову замотали бинтом, стало получше. Из зеркала на меня смотрел грустными голубыми глазами брюнет с белой повязкой на лбу. Написать иероглифы красным «смерть врагам Империи» – и вперед на таран истории.

– Что будете делать? – поинтересовался Склифосовский. – Может, вам коечку освободить в клинике? Надо понаблюдать. Вдруг сотрясение мозга?

Врач по привычке попытался поставить диагноз, я отнекивался.

– Николай Васильевич, вы сможете передать доктору Романовскому мои извинения? Я уеду в Москву утренним поездом.

Голова и правда побаливала, сотряс не сотряс, но лучше взять паузу, все обдумать. Визит в Питер прошел в общем и целом несколько не так, как я его планировал. А Романовского я через Боброва приглашу на врачебный съезд, что пройдет в конце июня в Первопрестольной. Да, решено, так и поступлю!

– Разумеется, передам, – растерялся Склифосовский. – Ах, как все неудачно у вас заканчивается. А ведь операцию мы провели чудо какую. Нет, что же за невезение!

* * *

По приезде в Москву черная полоса продолжилась. В приемном покое врачи и фельдшеры ржали над затасканным американским медицинским журналом, который как то, дав кругаля, попал в Россию. В нем была статья на тему… увеличения женской груди. С рисованными иллюстрациями. Да, итальянский хирург Винченцо Черни создал первый из известных имплантатов и провел пластическое восстановление груди с использованием собственной жировой ткани женщины, взятой из липомы – доброкачественного образования на спине, о чем, собственно, и докладывал медицинскому сообществу. Которое в Москве оказалось совсем некультурным и, похихикивая, передавало публикацию из рук в руки. Тайком. За журналом охотилась злобная Вика, которая не преминула мне все высказать в лицо. Остановить ее благородный порыв я смог, только сняв с головы низко надвинутый котелок.

– Ты ранен?! Что с тобой?

Это был ровно тот самый вопрос, которым меня мучил Кузьма всю дорогу назад в Москву. С перерывом на поезд, конечно же. Все, как и по дороге туда: мне – первый класс, ему – третий. Со слугой отшучивался бандитской пулей, но Вике рассказал всю правду.

Она сразу включила режим «я – твоя мама» и начала вещать, куда стоит ходить ужинать, а в какую сторону и смотреть не следует. Ничего не меняется со временем. Если утонешь, домой не возвращайся. Еле отговорился усталостью и необходимостью отдохнуть с дороги. Не хочется ни ругаться, ни нравоучения выслушивать. Все равно это уже случилось.

Я поднялся к себе, принял ванну, перекусил наскоро и неожиданно для себя задремал. А ведь собирался всего минут десять поваляться, в поезде спал всю дорогу, проснулся только, когда проводник осторожно разбудил. Видимо, что то сотряс в своей голове.

Что в итоге у меня? Питер посмотрел. Хороший город, там бы развернуться… Больницу открыть на Моховой где нибудь, чтобы все в мраморе и хроме с никелем, никакой дешевой лепнины с финтифлюшками и купеческой позолоты. Зеркала во всю стену, аквариум такой, чтобы ходили смотреть специально, улыбчивые фрау на ресепшн подают травяной чай и смузи… Тьфу, аж самому противно! Операцию сделали, и даже успешно. Писать про нее Склифосовский сам захотел, естественно, с моим именем везде и только после моего одобрения.

– Барин, там это… – подкрался Алексей Плотников.

– Вот сколько раз можно говорить: докладывать четко, не мямлить. Давай еще раз.

– Пришел господин какой то, говорит, что от немецкой компании. Вот, визитку дал, – протянул он картонку.

Отто фон… нет, не Бисмарк, всего лишь Айпфенбаум, из компании «Дортмунд вельт фарма концерн».