Мало того, для закрепления материала я провел отдельное занятие с последующим зачетом. Очень уж хотелось если не рот заткнуть возможным злопыхателям, то пыл их поумерить, потому что хоть сама операция и не нова, лет шесть как делают во всем мире, но так, как собираюсь это сделать я, не додумался пока никто.

И вот Андрей Германович не подвел. Привез. И меня в приемный покой вызвали, тоже ждали. Малышев даже пританцовывал от гордости за выполненное поручение.

– Вот, Евгений Александрович, смотрите! – потянул он меня к кушетке. – Все точь в точь как вы на лекции говорили! И даже на шее участок болезненный!

– Благодарю, Андрей Германович. Показывайте.

Дама – классический пример больных холециститом: тучная, за пятьдесят, и даже волосы обесцвечены пергидролем по модной французской методе. Наверное, в Париже и красила, судя по корням, с полгода назад.

Сначала помыть руки. Врач делает это дважды: перед осмотром, чтобы пациенту приятно было, и после, для собственного удовлетворения. Пока вытирался свежепринесенным специально для главного врача полотенцем, ко мне прорвался муж – тоже тучный, и даже чем то с женой схожий, что говорило о долгой и счастливой совместной жизни. Вот только большинство волос у него сосредоточилось на лице, а на темени была выдающаяся, архиерейских масштабов лысина.

– Господин Баталов, Христом богом прошу, спасите! Теща ведь, матушка Соломонии Юрьевны, примерно в таком возрасте от печеночных колик померла! Горе то какое! Как жить без любезной моей?! Я уж вам пожертвую, не извольте сомневаться!

Для подкрепления серьезности своих переживаний он упал на колени и попытался обнять меня за ноги. Избежал я сомнительного удовольствия, выполнив весьма сложный маневр уклонения. Любящего мужа потащили на выход фельдшера первой бригады, а я, соответственно, направился к любезной Солохе. Интересно, это крестивший ее священник преданным поклонником Гоголя был, или просто в святцах имя попалось?

Холецистит – вообще красавец! И пузырные симптомы налицо, и клиника. А при глубокой пальпации и пузырь удалось нащупать, выпирающий из под нижнего края печени.

– Температуру меряем, давление, – сказал я и пошел повторно мыть руки.

– Сейчас начнем? Готовить операционную? – подошел ко мне Моровский.

– К чему спешить? – удивился я. – Вы что, на лекции меня не слушали? Золотое окно – семьдесят два часа. У нас чуть больше суток прошло. Сейчас – классика, консервативная терапия. Голод, холод и покой. Есть не давать, разрешить только полоскать рот. И сообщите заинтересованным лицам, что операция назначена… Да пусть на полдень, на завтра. А сами, Вацлав Адамович, потрудитесь еще раз повторить материал. А то выяснять, что такое треугольник Кало, у стола будет поздно.

– Будет сделано, – холодно ответил старший врач и пошел обижаться.

Вот не нравится он мне. Знания оказались не столь обширны, как представлялось вначале. Зато гонору на троих хватит, даже если каждый из них – граф. С коллегами разговаривает, как с быдлом, постоянно пытается поймать их на ошибках. С персоналом не здоровается даже. Ничего, в эту игру можно играть и вдвоем. В итоге Моровский или уйдет, или начнет нормально работать.

* * *

Операционная у нас, конечно, не как в университетской клинике, где можно сотни полторы зрителей рассадить. Поставили десяток стульев чуть поодаль, вот и вся трибуна. И повесили большое зеркало, в котором при определенной доле везения можно было наблюдать операционное поле. У нас студенты не учатся, нам это помещение для работы необходимо, а не спектакли устраивать. По крайней мере, вслух я так говорю. А сам надеюсь, что скоро за право посидеть на одном из этих стульев будет борьба вестись.

Больную подготовили, привезли в операционную и уложили на стол.