– Его понять можно. Своих лечить хуже, чем рыжих. А тут кто то издалека сделает.
Калустов вздохнул.
– Это, конечно, да. С рыжими никогда не знаешь, чего ждать…
– Послушайте, Яков Богданович. Я понимаю, что ваш кандидат на операцию проиграл. У каждого есть пациент, который, как кажется врачу, нуждается больше других. Ничего не обещаю, но мы вашего посмотрим. Давайте по оборудованию. Надеюсь, ваши инструменты не застали Федора Петровича Гааза?
Кстати, вот кому памятник ставить надо. Не пробей он в начале века решение об освоении минеральных источников, не было бы здесь ничего, кроме пары станиц. И ни одного гвардейского поручика не застрелили бы. А ведь немец, по русски и через сорок лет с трудом разговаривал. А сколько для России сделал. Зато памятников и в двадцать первом веке штуки две на всю страну.
– С оснащением у нас всё слава Богу, – перекрестился Калустов. – Полный набор, ни пятнышка ржавчины… Ваш стрептоцид тоже в наличии. Молимся на него!
Переживает человек за дело, с таким увлечением про свой лазарет рассказывает – и что есть, и что хочется приобрести. Не удивлюсь, если его протеже никакой ему не сват и не брат, а действительно нуждается в операции. Договорились, что постараюсь вскорости зайти к ним, и обсудить детали. А то ведь согласишься вот так, не глядя, а окажется, что свояк этот операцию пережить не в состоянии.
* * *
Что то не давало покоя. Какая то мысль крутилась, и не могла пробиться на поверхность. С этим чувством я задремал после обеда, поужинал. А оно, будто какой то зуд, мешало. Потом уже, после вечернего туалета, как лег спать, попытался восстановить то мгновение, когда оно возникло. Доктор Фрейд, конечно, нагородил много всякого спорного, но метод свободных ассоциаций – та штука, за которую ему стоит простить всё остальное. Сколько засунутых невесть куда ключей и записок было найдено таким образом – подсчету не подлежит. Ведь всё просто – надо только восстановить максимально возможно ситуацию, когда нужная вещь была в руках, а потом воспроизвести дальнейшие действия.
Ладно, вот Кузьма ставит самовар. Я сижу, мне на лицо падает тень проходящего мимо слуги… Нет, дальше… Вопрос про операцию. Точно! Как там Калустов сказал? С легким презрением и сожалением? Деверь? Нет, свояк! И тут… Лиза и Александра Федоровна, которая нынешняя царица – сестры. Гемофилия, переданная бабкой Викторией! Вот что мне не давало покоя!
Я сел в постели. Взял часы, лежащие на столике возле кровати, но темень стояла такая, что ни стрелок, ни циферблата не было видно. Подошел к окну, присмотрелся. В лунном свете увидел – второй час ночи. Что же делать? Ждать до утра? Меня потряхивало. Как я мог забыть про это поганое генетическое заболевание⁈ Предупреди я Великого князя, может, и задумался бы.
Но желание увидеть Лизу становилось все сильнее и нетерпимее. С третьего раза зажег спичку, потом свечу, и начал собираться. Ключ от черного хода у меня, врачебный саквояж, мой пропуск куда угодно, наготове.
Темень на улице – та еще. До калитки я кое как добрался при свете луны, а потом какая то тучка решила, что всем пора спать. И поток света резко сократился. Шел я по памяти, держась за забор. Ограждение будущей гимназии промахнуться не дало. А тут и внешнее освещение сжалилось, до входа в подвал я добрался почти с удобствами. Наверх поднимался, зажигая спички.
Дверь была не заперта, и я даже удивился столь свободному проходу в спальню Великой княгини, и только потом подумал, что в случае чего слуги должны иметь доступ. Тихое сопение указало мне верное направление, и я уверенно двинулся, не подумав о возможных препятствиях. Подлый стул нагло влез в траекторию движения, и последовавший грохот должен был разбудить не только всех обитателей дома Евдокимовой, но и окрестностей. |