Подъ сѣнью твоей онъ часто находилъ

Прiютъ для сладкаго мечтанья;

И ты одинъ свидѣтель былъ

Его сердечнаго страданья…

Больше не смог, наверное, не такой уж я тонкий ценитель поэзии. Но денежки я и без Провала найду куда потратить.

– Жаль, я стихов не сочиняю, не смогу повторить гражданский подвиг помещика, – сказал я, вытирая губы салфеткой. – Кстати, а что это к блинам такое сегодня?

– Кизиловое варенье, очень вкусное, – чуть разочарованно ответил мэр, передавая розеточку. – Анна Викторовна сама варит.

Кстати, о деньгах. Вчера пришла телеграмма от моего питерского компаньона, Романовский нашел здание под стационар. Даже адрес прислал – Моховая, дом Головкина. Будто я все дома на этой улице знаю. Но если он решил, пусть так и будет. Ответственность у нас солидарная. Ответил, чтобы просил отсрочку по авансу. Приеду, переведу со своего счета. А то сходил в Дворянский банк, там начали рассказывать сказку про белого бычка, мол, чуть не нарочного пешком отправлять надо с поручением на перевод средств со счета на счет. Мне кажется, что деятель этот просто толком не знал, что делать, вот и начал сочинять такое, чтобы я не захотел пользоваться услугой. А идти к управляющему и ругаться мне стало лень. Не к спеху. Легче телеграмму отправить. Вот как сказывается пагубное воздействие минералки. Надо разбить эту проклятую поилку, и перестать ходить к бювету. Точно, она заколдована и вселяет во владельца желание бездельничать и читать стихи Лермонтова.

А с собой у меня осталось последние пятьсот рублей. Куда хоть деньги деваются? Ведь я на всем готовом, по кабакам не хожу, цыганам песни и танцы с медведями не заказываю. А про экскурсии на Домбай или к водопадам местные еще не додумались. Кстати, отдам идею мэру, в качестве компенсации за несбывшуюся мечту о мемориальных досках. Ничего, разбогатею, поставлю памятник доктору Гаазу, пусть всем стыдно будет.

* * *

Ночью снилась всякая хрень несусветная. Сначала я оказался в китайской гостиной Царского села вместе с Николаем Вторым. Самодержец с интересом разглядывал пилюли желтоватого цвета, которые я ему только что передал.

– Лечит все болезни?

– Вельми понеже, – перешел я на какой то дикий древнеславянский язык из «Иван Васильевич меняет профессию».

– А называются как? – Николай быстрым движением заглотнул сразу две. Причем без запивки, разжевывая.

– Паки да, – ответил я, покрываясь холодным липким потом. Да что за хрень⁈ Я же хотел сказать пенициллин.

– Зельным вкусом лепы, – покивал царь ничуть не удивляясь дичи, что я нес. Закатил глаза, как бы испытывая неземное удовольствие

Сразу после Романова, я почему то оказался в конце длинной очереди. Народ в тулупах, шубах мерз на морозе, притоптывая сапогами, валенками по утоптанному снегу и прихлопывая в ладоши. Все стояли молча, город тоже замер – ни тебе саней, ни карет… Это был Питер – я узнал Моховую со старыми, еще дореволюционной постройки домами.

– Товаищ! Товаищ!

Меня кто то дернул за рукав. Я обернулся и тут же отшатнулся. Позади стоял низенький мужчина в шубейке, бородкой клинышком и… проваленным черным носом. Говорил он неможно картавя, но вполне понятно.

– Вы кто? – я начал узнавать эту бородушку, высокие залысины на лбу, видные из под бобровой шапки.

– Позвольте представиться! Ульянов Ленин. Адвокат.

Точно он. Хитрый прищур, улыбка… Все совпадает. Куда же у него пропал нос? Неужели?..

– Очень приятно! – я пожал протянутую руку и тут же ее отдернул.

– Что же вы, батенька, пугаетесь⁈ Сифилис не передается через рукопожатия! А нынче его и лечить научились. Один архиважный укол… Только вот ждать долго, – Ильич тяжело вздохнул.