– Как плесень называется?

– Пенициллум рубум, – бодро отрапортовал Слава.

– Ну и пусть будет пенициллин – произносится легко, и наукообразно. Сначала хотел пошутить – назвать новое лекарство панацеум, от латинской панацеи. Но потом решил не давить бабочек хотя бы в таком простом деле, как название.

Плюс был еще один фактор. Кто же признается, что я просто боюсь оговориться, если вбитое в кору головного мозга наименование в какой то момент всплывет.

Так что я развлекался попытками вспомнить всё о торакальной хирургии. Потому что хоть она не совсем мне чужда, но практика намного меньше, чем по животу. А сейчас, в связи с предстоящим лечением Георгия, всё пригодится. Без препаратов нам остается исключительно климатотерапия и прочие минеральные воды с соляными пещерами. И вот эти вот меры, которые, опять же, только с фотографией легкого возможны.

Самое крутое – постановка клапанного бронхоблокатора. В просвет бронха фигачим клапан обратного типа, и воздух наружу идет, а внутрь – нет. Нужный участок легкого спадается, и наблюдатели ждут, что в состоянии покоя там всё заживет. Хорошая штука, но в идеале сильно зависит от гибкого бронхоскопа. А у нас даже жесткого нет. Выход есть – вскрыть грудную клетку и ввести изделие напрямую в бронхиальное дерево. Заманчиво, конечно, но вспомним банду лейб медиков, предпочитавших просто наблюдать за смертью императора. Хотя и тут не всё потеряно – цесаревич у нас технический, на время, пока не родится мальчик. Есть Михаил, который в отсутствие Георгия займет его место в очереди наследников престола. Сам клапан я видел не раз, ничего там сложного нет. Выбрать материал вместо силикона, который не вызовет некроза и отторжения – вообще не вопрос. Хоть из золота делай. А пробные партии пенициллина у нас уже есть – любое занесенное заражение (все таки полной стерильности никаким кипячением достичь не получится) – подавим и задавим.

Пока я думал, как мы будем получать доступ к средостению его императорского высочества наследника цесаревича, рука моя жила своей жизнью и нарисовала хреновину, в которой я узнал что то похожее на ушиватель корня легкого. Не навороченный, а тот, который в пятидесятые придумали наши, а потом всему миру продавали предприимчивые американцы. За патент штатники заплатили чин чином, во всех публикациях писали, что это изделие для хирургии покруче спутника, но баблишко рубили себе в карман.

Ничего выдающегося в этом аппарате нет – он прост, как и всё гениальное. Степлер как есть. Придумать, из чего скобки делать – и нате. Осталось найти механикуса, который по моим каракулям поймет, что это такое. А скрепки из нейзильбера делать, сплава этого – как мусора, купить не проблема.

Так, что у нас дальше? Да искусственный пневмоторакс, который я вспоминал. К этому варианту мы перейдем, если залезть внутрь нам не дадут. Да, не очень избирательно, схлопнем всё легкое, а не кусочек, зато как просто – дырку сделал, и радуйся, одышка ведь не у тебя, а у пациента. Впрочем, там можно и дозированно делать, не доводя дело до цугундера. Профессор Рёнтген, вам в последнее время часто икается? А должно бы. Говорят, в Вюрцбурге очень хорошие вина делают. Надеюсь, скоро попробуем.

Мои размышления прервал стук в дверь купе.

– Открыто! – я убрал зарисовки в папку, завязал тесемки.

Внутрь заглянул мой тезка – Евгений Александрович Тубин. Тот самый бывший городовой, которого Жиган подозревал в шпионаже. Для себя я его окрестил «засланный казачок».

– Разрешите с? – Тубин зашел бочком, пригладил густую черную шевелюру на голове, пошевелил роскошными, подкрученными усами. Бакенбарды у нового «товарища» Жигана тоже были на загляденье – генералы позавидуют.