Точно, сыпной тиф имеется, но про вшей никто не знает.
– Нет, спасибо. – Виктория с удивлением посмотрела, как я копаюсь в справочниках. А глазки то у нее припухшие. Плакала? – Я заехала сказать… одним словом… Папа просил передать вам свою библиотеку.
Девушка присела обратно на стул, достала из сумочки какую то коробочку, тут же спрятала ее назад. Пудреница?
– Профессор умер?
– Да, на прошлой неделе.
Виктория вытащила из рукава платок, начала мять его в руках.
– Я не знал… Мне никто не сообщил… Примите мои соболезнования!
– Спасибо. Мы с мамой не хотели громких проводов. Церемония была только для членов семьи. – Вика все таки расплакалась, промокнула глаза платком.
Я подъехал ближе, стесняясь, погладил по плечу.
– От чего умер профессор?
– После того ужасного случая отец страдал приступами сильной мигрени. У него начались эпилептические припадки, последний месяц он почти не вставал с кровати. Наш семейный доктор сказал, что были повреждены какие то важные функции мозга.
Я помялся, но потом все таки спросил:
– Было ли вскрытие? Вы простите мою неделикатность, но иногда важно узнать причины смерти.
Виктория пожала плечами:
– Надо спросить у маман, я всего лишь хочу выполнить последнюю волю отца. Папа оставил вам всю свою библиотеку, научную переписку с европейскими медиками. Есть несколько незаконченных статей. С вашего позволения, я пришлю со слугами ящики с книгами и журналами.
Девушка оглядела мой небольшой кабинет, слегка покраснела.
– Если это может подождать или как то частями… – застеснялся я своей тесноты.
– Простите, я не поинтересовалась вашим самочувствием… – А красиво Виктория перевела разговор!
– Планирую к Рождеству встать на ноги, – сделал я смелое заявление.
Раз уже чувствую ноги и могу сгибать колени, процесс, как говорил один пятнистый товарищ в моем времени, пошел.
– Очень за вас рада! Простите, что не смогла навестить ранее. Я училась в немецком пансионе, когда произошла эта ужасная перестрелка. Пока добралась, пока врачи лечили отца…
– Алес гуд, – по немецки успокоил я девушку. – Жаль, что мне не удалось проститься с профессором.
Мы помолчали, я уже подумал кликнуть Кузьму и все таки угостить девушку чаем. Она мне понравилась своей искренностью, добротой. И тут она задала мне вопрос, который поверг меня в ступор:
– А вы собираетесь завтра на суд по делу Гришечкина?
Я сначала не понял, кто это вообще такой, а потом вспомнил письмо студентов, фамилию стрелявшего… Стало быть, завтра начинают судить убийцу профессора?
Глава 4
Ехать в Екатерининскую больницу не пришлось. Как представил, что меня спускают на инвалидном кресле вниз, потом ехать в пролетке, а как приедешь, по корпусам искать инфекционку, да там прорываться к лечащему или дежурному врачу… И все это без пандусов, лифтов! Такой забег сродни олимпийскому рекорду. И нет, в конце дают не золотую медаль пятьсот восемьдесят пятой пробы, а какую нибудь заразу в общей палате. К тому же там слыхом не слыхивали про мерцелевские боксы, и даже маски на лицо здесь не знают, зачем необходимо надевать.
Проблему решила Марья Сергеевна. В соседнем доме жил отставной генерал Васильев, он недавно провел к себе телефон. Чудо техники, на всю Первопрестольную сотня другая номеров всего. Забег по лестницам все таки случился, но оказался относительно недолгим, общаться с домовладельцем не пришлось, его не было на месте, посему ограничились только генеральским камердинером. Пожилой мужчина в лиловой ливрее провел нас к большому лакированному шкафчику с ручкой, покрутил ее, потом дал рожок и указал кивком на еще один рожок, куда надо было говорить. |