Переговоры с телефонной станцией взяла на себя Марья Сергеевна. Громко крича в трубку, она выяснила номер больницы и попросила с ней соединить. И там это сделали! Мы разговаривали с самим главным врачом, Александром Петровичем Поповым. Вот же он удивился такому новомодному способу узнавать про пациентов! Но вник быстро (все таки коллега слег с тифом) и попросил перезвонить через четверть часа, что мы и сделали.

– Очень плох! – Даже я слышал сквозь шорохи и скрипы громкий голос Попова. – Сознание пациента спутано, температура сорок один градус, тут только можно молиться. Пора вызывать священника, соборовать Павла Тимофеевича, другого ничего не сделаешь.

Ничего себе положение. Мы с Марьей Сергеевной уставились друг на друга.

– У господина Зингера есть дочь, но она вышла замуж за моряка. – Домохозяйка прикрыла рукой рожок телефона. – Надо ей дать телеграмму во Владивосток.

Значит, фамилия Павла Тимофеевича Зингер. Надо запомнить. Я покивал насчет сообщения родственникам, и разговор с больницей на этом и закончился.

Дома меня уже ждал китаец. Ли Хуан начал с привычного массажа, особое внимание уделил ногам, стало даже больно от его растираний, но я терпел. Потом было иглоукалывание. Все это под какую то заунывную песенку, которую напевал житель Поднебесной. Еще он зажег ароматические свечи, что стало чем то новым в лечебном протоколе.

Я поплыл, впал в какое то странное состояние сумеречного сознания. Что то вроде лунатизма. Все понимаю, но как бы смотрю на себя со стороны.

А потом китаец меня оглоушил:

– Пола вставать.

После чего резким движением воткнул последнюю иглу в район крестца. И тут я чуть ли не подскочил. Повернулся на бок, спустил ноги вниз и, схватившись за плечо Ли, сел. Глубоко вдохнув, посмотрел на ноги. Они спустились!

– Ну же! Один шаг!

Больше опираясь руками на массажиста, я встал, передвинул правую ногу, потом левую. Слушались они меня не сказать чтобы хорошо, как сквозь вату. Но слушались.

На двух шагах мы остановились, я лег на живот обратно в кровать, китаец начал вынимать иголки.

– Очень, очень холошо! Челез месяц будете ходить!

В Новый год – на собственных ногах. Точнее, на ногах Баталова. Что может быть лучше?

* * *

В суд по делу Гришечкина и Талля я так и не пошел. У меня были другие заботы. Позитивные! С наступлением декабря дела наладились. Ходил я совсем мало, в основном опираясь на Кузьму. Пять шагов к двери спальни – пять обратно. Но регулярно. В лечебной гимнастике что важно? Правильно! Медленно увеличивать нагрузки. Не надорваться и не навредить. Последнее так и вовсе главный медицинский принцип со времен Древней Греции и Гиппократа.

Спина все еще болела, но не так сильно, как раньше, а главное, начали на нет сходить ломки. Видимо, Баталов просто не успел плотно подсесть на морфий.

– Да вы прямо расцвели, барин. – Я добился даже похвалы за обедом у Кузьмы.

От слуги опять попахивало алкоголем, но так, умеренно. Я даже задумался о том, чтобы тоже отметить свои успехи рюмочкой белой. Спросить водки не успел, на лестнице застучали шаги, в комнату зашли Серафим и незнакомый пучеглазый полицейский в шинели и фуражке. Оба поздоровались, перекрестились на образа, замялись в дверях, не зная, что делать.

– Кузьма, прими у господ верхнюю одежду и принеси стулья, – первым очнулся я.

– Прошу прощения за беспокойство, Евгений Александрович. – Священник переглянулся с полицейским. – Мы с Емельяном Алексеевичем только что из Екатерининской больницы. Пытались передачу оставить для доктора Зингера. Я бы исповедовать его мог при желании…

– Не томите, отец Серафим! – ускорил я священника.