— Я здесь, мама, — прошептал он. Капелька влаги капнула с кончика носа. Бесцеремонно он высморкался в воротник рубашки.

Он почувствовал, что все его тело дрожит.

— Я вернул Талисман и принес его, — сказал он.

Осторожно он опустил ее иссушенную руку на покрывало.

Рядом со стулом, на полу, там, куда он положил его (с великой осторожностью), продолжал светиться Талисман. Но свет его был слабым, рассеянным, пыльным. Он лечил Ричарда, просто катая шар вдоль тела друга; то же самое он проделал со Спиди. Но нужно что-то еще. Он знал это, но не знал «что» именно… пока не понял это окончательно и не захотел поверить в это.

Он просто не мог разбить Талисман, даже ради спасения жизни его матери. Это он знал наверняка.

Теперь внутренность Талисмана наполнилась клубящимся белым дымком. Пульсация света ускорялась, пока не превратилась в светящийся поток. Джек положил на него руки, и Талисман выплеснул целую стену сверкающего света, радуга! которая, казалось, говорила: «НАКОНЕЦ-ТО!»

Джек снова вернулся к кровати; Талисман раскидывал, разливал сияние на пол, на стены, потолок, ярко освещая кровать.

Как только он встал рядом с кроватью матери, поверхность Талисмана стала очень нежной и податливой в его руках. Его стеклянная твердость как-то сдвинулась, стала менее скользкой. Кончики пальцев, казалось, тонули в Талисмане. Туманность, наполняющая его, закипела и потемнела.

И в этот момент Джек ощутил сильное и страстное чувство, испытать которое он думал в тот далекий день начала своего путешествия в Территории. Он знал, что каким-то непредсказуемым образом Талисман, предмет стольких кровопролитий, изменится. Талисман собирался измениться навсегда, и Джек начинал терять его. Талисман не был больше его. Его чистая поверхность затуманилась, и вся великолепно выгравированная выпуклость размякла. Ощущение мягкого и теплого пластика, а не стекла.

Джек поспешно вложил меняющийся Талисман в материнские руки. Талисман знал, что делать; он был сделан именно для такого момента; в некой таинственной кузнице он был выплавлен в ответ на требования и нужды именно этой минуты и никакой другой.

Джек не знал, что должно произойти. Извержение света? Запах лекарств? Неимоверный грохот?

Ничего не случилось. Его мать продолжала умирать прямо у него на глазах.

— О пожалуйста, — всхлипывал Джек, — пожалуйста, мама, пожалуйста…

Дыхание замерло у него в груди. Шов, бывший прежде гравированной полоской Талисмана, беззвучно разошелся. Свет медленно вылился изнутри и пролился на руки его матери. Из клубящейся, пустеющей внутренности шара сквозь щель продолжал выливаться свет.

С улицы неожиданно донеслась громкая музыка, щебетанье птиц, празднующих свое существование.

Но Джек смутно осознавал происходящее. Он, затаив дыхание, подался вперед, наблюдая, как Талисман изливает себя на кровать его матери. Туманный свет исходил из его глубин. Вспышки и искры оживляли его. Мать моргнула глазами.

— О мама, — шептал он, — о…

Серо-золотой свет изливался через отверстие в Талисмане и клубами поднимался из рук матери. Ее болезненное, сморщенное лицо слегка порозовело.

Джек бессознательно вдохнул.

на (Что?)

(Музыку!)

Серо-золотое облако из сердца Талисмана поднималось над телом матери, окутывая ее в полупрозрачный, слегка колышущийся кокон. Джек наблюдал, как эта энергетическая ткань обволакивающе опускалась на исхудавшую грудь и тощие ноги. Из открытого шва Талисмана изливался чудесный запах серо-голубым облаком, запах сладкий и кислый, цветения и земли, священной радости и брожения. «Запах рождения», — подумал Джек, хотя никогда прежде не присутствовал при акте рождения.