— Зимой слаще! — сказал себе Савва, чувствуя озорство в биении сердца: простору радо, дороге.

У самого борта ухнуло. Брызги в лицо.

   — На белугу, что ли, наехали? — крикнул Савва кормщику.

   — Слава Богу, не на мель!

   — Хозяин, ужинать пора! — позвали работники.

   — Ушица?

   — Лосятина! — откликнулся кашевар. — Мы же заднюю ногу купили в Нижнем.

   — Ладно, — сказал Савва. — Отведаем.

И стоял, смотрел на Лысково, на почти домашние берега. Енафа с Малашеком тоже, должно быть, вечеряют.

11

Милые Саввины люди — сын да жена — рыбку удили на мельнице, возле плотины. День выдался золотой, вечер теплом ласкал. Рыба, разнежась, не спешила кормиться.

   — Батюшка-то небось мимо Лыскова проплывает, — сказал Малашек, меняя червя на муху.

   — Если в Нижнем управился с делами, так оно и есть, — согласилась Енафа. — Ну, кто из нас первым поймает?

   — Везучий.

   — Хитрец!

Малашек показал на храм, венчавший взгорье:

   — Матушка, а ведь лепый. Купола не ахти велики, но к небу так и тянутся. Люди нас хвалят.

   — Дядьям своим скажи спасибо.

Малашек кинул леску под стоящее колесо.

   — Матушка, а Господь Бог нас наградит за такой-то храм?

Слёзы так и брызнули из глаз Енафы.

   — За что нас награждать? Деньги на храм разбойные пошли.

   — Мы же себе могли взять...

   — Нет, — сказала Енафа, — не могли.

   — А помнишь, как мы с тобой лошадь в лесу бросили, с телегой, с добром?.. Как милостыней кормились?

   — Уж такая жизнь. Наплачешься и напляшешься... В те годы горе поверху плыло, вот мы его и хлебали.

   — Ты меня отпусти к деду ниву косить. Он обрадуется.

   — Отпущу, Малашек. На поплавок-то гляди! — и подсекла своего.

Малашек дёрнул удочку — пескаришка.

Енафа вытягивала рыбку не торопясь, с пониманием. Попался огромный голавль.

   — Ух ты! — изумился Малашек.

Енафа осторожно освободили рыбу от крючка.

   — Хозяин здешних омутов. Я его два раза ловила. Видишь, на губе-то рубцы? Ступай, паси своё стадо.

Опустила руку в воду, разжала пальцы. Голавль уплыл.

   — Матушка, — сказал Малашек, — а ведь лепо, что мы на белом свете живём!

   — Лепо! — засмеялась Енафа.

И сын увидел — мать-то у него красавица. В Мурашкине нет её краше.

Последнее

Остаётся рассказать о насельниках этой книги.

Анастасия Марковна, со своими детьми, с внуками, почти тридцать лет прожила в Окладниковой слободе города Мезени. Ссыльный князь Василий Васильевич Голицын помог челобитные написать, и с 1693 года семейство протопопа Аввакума, помилованное царём Петром, поселилось в Москве, в Елохове. Через год капитан Яков Тухачевский продал Анастасии Марковне дом на Шаболовке, в приходе Троицкой церкви. В оградке этой церкви в 1710 году и упокоилась вдова огнепалого Аввакума. От роду было ей восемьдесят шесть лет.