За исключением нескольких затертых изображений Джони Митчелл, Дилана и Нейла Янга, стена Рэя была просто памятником Леннону. Вот Джон, решивший выступать сольно, в белом костюме и круглых очках Национальной службы здравоохранения Великобритании, с Йоко под руку. Вот Джон того периода, когда он еще только начал отращивать волосы, периода «Revolver» и «Rubber Soul». Вот Джон в костюме во время битломании, улыбающийся, рядом с остальными ребятами. И Джон в кожаной куртке в Гамбурге, щегольской и развязный, без очков…

Долбаный диктофон!

Одна из катушек была слегка перекошена. Рэй, вероятно, погнул ее, вынимая кассету после интервью с Филом Линоттом, за время которого выпил слишком много «отверток» и выкурил половину косяка. Теперь в движении катушка описывала беспорядочный круг вместо того, чтобы стоять прямо. Нельзя было совать такой хлам под нос Джону Леннону.

Терри заржал.

— Послушай только! Две девчонки подают петицию, чтобы «Рокси мьюзик» снова гастролировали, — говорят: «Рокси рулят».

Рэй улыбнулся другу через плечо. Раздел объявлений был магическим королевством, где разыскивались музыканты, пластинки, девушки и идеальные миры, где рядом с лозунгами «Гринпис» и «Во спасение китов» красовалась реклама штанов из хлопка и жилетов Гринго.

И несмотря на то, что в голосе Терри звучали насмешливые нотки, Рэй знал, что все, что говорит друг, он говорит любя.

Это была их газета. Их дело. Их место. И скоро его попросят уйти. Как пережить такое?

— «Коллекционеры значков, читайте дальше», — процитировал Терри и только тогда посмотрел на Рэя. — Какого черта с тобой творится?

— Ничего. — Если вы выросли с братьями, вы знаете, что лучшая защита — это нападение. — А с тобой что творится? Рэй повернулся к Терри спиной, пытаясь занять себя каким-нибудь делом, выпрямить погнутую катушку диктофона, и пряча глаза за волосами, чтобы друг не заметил в них паники и боли.

4

Пристанищем Леону служил огромный полуразвалившийся дом с белыми стенами — один из целой улицы заколоченных досками зданий.

По всему периметру дома проходил грязный ров, через который были переброшены доски — словно ветхий подъемный мостик к гниющему замку. Стены первого этажа, в кусках полуосыпавшейся штукатурки, были испещрены слоганами.

МЫ — БУКВЫ НА ВАШИХ СТЕНАХ. НЕТ НАРКОТИКАМ. КОШКИ ЛЮБЯТ ПОХРУСТЕТЬ. Кто-то исправил неразборчиво написанные белой краской буквы «НФ» на жирную надпись черным — «ГНАТЬ НАЦИСТОВ».

Леон пошарил рукой в карманах кожаной куртки и нащупал ключ. Бросив взгляд через плечо, стал переходить ров по дощатому настилу. Леон жил здесь вот уже больше года, с тех пор как вылетел из Лондонской школы экономики и устроился в «Газету» на полный рабочий день, но тем не менее при приближении к этому дому во рту у него появлялся острый привкус страха. Кто знает, когда нагрянут копы? Кто знает, что тебя ждет?

Едва он вошел на порог, на лестнице показалась волосатая немытая физиономия, чего, впрочем, и следовало ожидать. И дело было не только в Леоне. Все эти люди, нашедшие пристанище на чужой земле, в незаселенных домах, привыкли жить в постоянном страхе. Эта параноидальная особенность их существования была удивительным образом близка Леону — ведь похожая подозрительность витала и за окнами обеспеченного пригорода, где он вырос.

— Тебя ждут, — сообщила физиономия.

Леон был искренне удивлен. Еще никто никогда его здесь не ждал.

— Какой-то трезвенник.