|
Томас с подозрением смотрел на огромную чашу, окованную по краю старым серебром. В чаше было хорошее красное вино, потому и принял из рук ведьмы, хоть в утреннем свете сразу увидел, что чаша сделала из человеческого черепа. - Это из такой я и ночью отведал? - Отведал? - не поняла ведьма. - Ты всю ночь пил! А кто эти кусты потоптал, как не ты? Томас встревожился: - Я? - Да еще как лихо! - С чего бы это? - Показывал, как пляшут ваши нечистивые друиды, потом что-то плел про башню Давида, сарацин, Навуходоносора, геенну гадкую, сэра Горвеля по ноздри в землю, на дубы кидался, танцу ассасинов купцов учил, про попугаев рассказывал, на дерево лазил... Несчастный Томас простонал, держась за голову: - А на дерево почто лазил? - А про каких-то абезьянов рассказывал. Как девок крадут и в ветках непотребное творят... У меня сердце чуть не выскочило, когда ты меня на самую верхушку... Фу, стыдоба какая! У нас бабы с медведями живут, тоже поневоле, когда те их всю зиму в берлогах держат, но то ж медведи! Все одно что мужики в полной силе, да еще и волосатые... А обезьяны хуже сапожников. Томас понуро опустил голову. Это ж сколько грехов придется замаливать, ежели бабка не врет? Да и пить из человеческого черепа - простит ли капеллан? Правда, вино хорошее... Чаша в его руке была холодная и тяжелая. Серебро поблескивало загадочно, красная поверхность казалась темной, как смола. - Хоть хороший человек был? - буркнул он несчастливо. - Яростный воин, - поклялась ведьма. - Сильный и неустрашимый. Голос его был подобен рыку льва, грудь широка, как дверь, а руки с мечом не знали устали. Он многих уложил под дерновое одеяльце, прежде чем его опустили на одно колено. Но и раненый он продолжал сражаться. Когда ему отсекли ногу, он стал обрубком на пень и дрался так, что еще троих поверг бездыханными! Томас благоговейно отхлебнул вина. Иссохшееся тело жадно приняло влагу, он ощутил, как частицы мощи неизвестного воина, вымываемые крепким вином из толстой кости, переливаются в тело, руки, ноги и сердце христианского воина Томаса Мальтона из Гисленда. Конь призывно заржал, и Томас стал нехотя приподниматься. Олег сказал, не поворачиваясь: - Европа все еще покрыта дремучими лесами. На конях проехать трудно... Зато местные... гм... жители обещают помогать. - А разве тут кто живет? - И неплохое вино пьют. - Ну, ежели та ведьма, - проворчал Томас. Он поднялся, страдальчески перекривился. В голове раздавался колокольный звон, хотя как сэр Томас не оглядывался, колокольни не зрел, но духом не устрашился, так как миражей насмотрелся еще в песках Великой Сарацинии. - Ты вроде против? - Нет-нет, - возразил Томас поспешно. - Вино было просто отменное. Хоть и краденное. - Ну, даже твоя вера не мешает грабить. - Грабить и красть - не одно и то же. Грабить - благородно, а красть... красть нехорошо. - Даже у язычников? Томас задумался над трудным богословским вопросом. Потом вспомнил, как выворачивался их священник, когда ему задавали неразрешимые вопросы вроде: "Сможет ли Бог создать такой камень, который не сможет поднять?" или "Был ли у Адама пупок?", - сказал с нажимом: - Бабка сама язычница! - Есть веры еще древнее, чем ее. Они для нее - язычники. Томас подумал, решился: - Язычников - можно. |
