|
Он творил во имя творчества, создавал во имя удовлетворения своего порыва. Однако странным образом в этом нагромождении и хаосе возникала какая-то особенная, стихийная сила гармонии, никогда не виданной и будоражащей воображение. Его творчество не укладывалось ни в какие каноны, но оно было каким-то древним, словно из сказки либо сна-откровения. Посредине избы стоял незаконченный столбик, который словно вырастал из двухметрового бревна и кучи щепок. Из всех инструментов у него было полуразбитое долото, топор без топорища и молоток. Петр Григорьевич усадил гостя за стол, где дымилась в миске золотистая уха. На белой скатерти все приборы и причиндалы были деревянные, сделанные с любовью и старанием. Сам же встал к столбу и уже застучал, брызгая щепой. Над деревянной кроватью во всю стену висел настоящий шедевр: ковер из огромной растянутой и выделанной бычьей шкуры. На золотистой коже тончайшими сыромятными ремешками был вышит осенний уральский пейзаж. Русинов специально подошел поближе, чтобы посмотреть, не написан ли он маслом. Нет! Он был выполнен шитьем, с поразительным вкусом и чувством материала. А Петр Григорьевич между тем стучал молотком и балагурил. Он как бы пропускал мимо интерес и удивление Русинова, а может быть, привык к этому. - Ты пока перекуси. Уха - легкая пища. А потом мы с тобой накроем стол и посидим как следует. Я тебя медовушкой угощу. Такой ты сроду не пивал. И мы с тобой поговорим всласть. Я хоть и один живу, а без людей не могу. Вот скоро опять ребята наедут! - Какие ребята? - между делом спросил Русинов, хлебая уху. - А всякие! Их сюда медом тянет! - засмеялся.- Рыбаки, туристы, скалолазы. И тарелочники опять приедут! - Тарелочники? - Ага! Они в горах неопознанные объекты опознают! Тут у нас их много всяких летает,- с удовольствием объяснил пчеловод.- Обещали и меня научить летать, я уж и взлетно-посадочную площадку подготовил. Аэродром! И эти приедут, снеговики. Которые снежного человека караулят. В прошлом году так сфотографировали даже. Здоровый мужик, метра три будет, волосатый, а на лицо - дитя дитем. - И снежный человек у вас есть? - полушутя спросил Русинов. - А! Кого тут только нет! - отмахнулся ваятель.- Всякой твари по паре. Ноев ковчег, да и все! Место такое! Ты вот говоришь, миллионер я... А я ведь копейки не зарабатываю, пчелы кормят. Они же у меня видел какого размера? - Не видел... - Посмотри!.. Они же - во! В полпальца, как шершни,- показал Петр Григорьевич.- Их ни ветер, ни мороз не берет. Кругом пчела квелая, болезненная, а у меня- хоть бы что. Сколько она за раз меда тащит? А-а!.. В пять раз больше, чем простая. Если бы я стал мед сливать в свою речку - до Камы бы воду подсластил! Пей - не хочу! Через час пчеловод повел его в баню- крепкую, из толстенных бревен. Берендеевский теремок, а не баня! - Сам рубил? - спросил Русинов. - А то!.. Заходи! В бане стоял огненный зной, огромная каменка исходила жаром. Русинов париться любил и в бане толк знал. Сели на полок потеть, Петр Григорьевич не унимался с рассказами. Видимо, он был выдумщик, фантазер и умопомрачительный романтик; все это чудесным образом уживалось в нем с практичностью, мастеровитостью и рассудительностью. Он и в бане-то без работы сидеть не мог- перевязал потуже распаренный веник, спохватившись, вычистил, выскоблил и отмыл широченную лавку, и так чистую, желтую, словно покрытую воском. - А ты родом-то отсюда? - спросил Русинов. - Родом? Нет! - засмеялся он.- Я из-за хребта родом, из Красноярского края. |
