Изменить размер шрифта - +
Листья  мои  блекнут,  а  с  соседних  деревьев
листья уже облетели. Кажется, я писал тебе вскоре  после  приезда  об  одном
крестьянском парне? Теперь я  снова  осведомился  о  нем  в  Вальхейме;  мне
ответили, что его прогнали с места и больше никто ничего не  слышал  о  нем.
Вчера я встретил его невзначай по дороге в другое село; я заговорил с ним, и
он рассказал мне свою историю, которая особенно тронула  меня,  как  ты  без
труда поймешь из моего пересказа. Впрочем, к чему, это? Отчего  не  храню  я
про себя то,  что  меня  мучит  и  оскорбляет?  Зачем  огорчаю  тебя?  Зачем
постоянно даю тебе повод жалеть и бранить меня? Ну, все равно! Быть может, и
это мой удел.
     С тихой грустью, в  которой  чувствовалась  некоторая  робость,  парень
сперва только отвечал на мои вопросы; но очень  скоро,  осмелев,  как  будто
опомнившись и освоившись со мной, он  покаялся  мне  в  своих  проступках  и
пожаловался на свои беды. Как бы мне хотелось, друг мой, представить на твой
суд каждое его слово!
     Он признался мне, и даже с увлечением, упиваясь радостью  воспоминаний,
рассказал, что страсть его к хозяйке росла день ото дня, что под конец он не
знал, что делает, что говорит, не знал, куда себя девать. Не мог ни есть, ни
пить, ни спать; кусок застревал у него в горле; он делал не то, что надо;  а
что ему поручали, забывал сделать; как будто бес какой вселился  в  него;  и
вот однажды, зная, что она пошла на  чердак,  он  пошел,  или,  вернее,  его
потянуло за ней следом. Она не стала слушать  его  мольбы,  тогда  он  решил
овладеть ею силой; он сам не помнит, что с ним сталось, и призывает  бога  в
свидетели, что намерения его всегда были честные и ничего он так  не  желал,
как обвенчаться с ней и прожить вместе весь век.  Рассказав  это,  он  вдруг
стал запинаться, как будто  хотел  сказать  еще  что-то  и  боялся  говорить
начистоту; наконец он мне поведал, все еще смущаясь, что она  разрешала  ему
кое-какие вольности и допускала между ними некоторую  близость.  Он  прервал
себя два-три раза и снова клялся и божился,  что  вовсе  не  хочет,  как  он
выразился, очернить ее, он любит и уважает ее  по-прежнему,  и  такие  слова
никогда не сошли бы у него с языка, если бы он не хотел мне доказать, что не
совсем уж он выродок и сумасшедший. И тут, любезный  друг,  я  опять  завожу
свою старую песню, которую не устану твердить. Если бы я мог изобразить тебе
этого парня таким, как он стоял передо мной, каким стоит до сих пор! Если бы
я мог найти настоящие слова, чтобы ты почувствовал, как трогает, как  должна
трогать меня его участь! Но довольно об  этом!  Ты  знаешь  мою  собственную
участь, знаешь меня самого и потому без труда  поймешь,  что  именно  влечет
меня ко всем несчастным, а к этому в особенности.
     Перечитывая письмо, я заметил, что забыл досказать конец моей  истории;
впрочем, он и так ясен. Хозяйка стала сопротивляться. На помощь подоспел  ее
брат, а тот давно уже выживал моего знакомца, боясь, как бы из-за вторичного
замужества сестры от его детей не ускользнуло богатое наследство, на которое
они рассчитывают, потому что сама она бездетна; братец прямо вытолкал его из
дома и так раззвонил об этом повсюду, что хозяйка, если бы  и  захотела,  не
могла бы взять его обратно.
Быстрый переход