— Зря. Сейчас, конечно, время не лучшее, но отдых — он всегда отдых. Без него нельзя.

— А преступник?

— Какой преступник?

— Да тот, что ничего не знает и свое дело делает. Или он тоже в отпуск собрался?

Комиссар улыбнулся:

— Преступник — он двужильный. Без выходных работает. Так что тебе его не пересидеть. Я так думаю, по секрету: нас с тобой уже не будет, а сменщикам нашим работка найдется. — И добавил серьезно. — Хвостов у тебя сейчас, кажется, нет?

— Антон Тихомиров.

Комиссар вышел из-за стола и положил короткую руку на плечо Мазина:

— Тихомирова, Игорь Николаевич, закрывай. В дебри мы с ним забрались.

Это было приказание, и Мазин не мог назвать его необоснованным. Однако счел нужным подчеркнуть, что подчиняется дисциплине:

— Слушаюсь.

— То-то.

Комиссар вздохнул облегченно. Видно, он убеждал не только Мазина, но и самого себя. Но так или иначе с неприятным вопросом было покончено:

— Так когда отдыхать пойдешь?

Мазин посмотрел в окно. По крыше стучал осенний дождь. "Не мед, конечно, но раз уж проморгал лето…"

— Чем раньше, тем лучше. До июля все равно далеко.

— Медицина считает, что зимний отдых более полезен.

— Зиму еще подождать надо.

Комиссар перехватил его взгляд:

— Осенью тоже не каждый день льет. И, вообще, вы, молодые, не цените жизнь как следует. Июль вам подавай или август, а остальное никуда не годится. С годами понимаешь, что каждый день хорош по-своему, но пока поймешь, мало их остается, дней этих.

Мазин знал слабость начальника. Всех моложе пятидесяти он считал молодыми. Впрочем, может быть, это и логично. Считает же сам Мазин молодыми тридцатилетних…

— Июль я как раз и пропустил. Ладно, давайте ноябрь.

Так неожиданно закончился этот разговор. И Мазин не знал даже радоваться такому повороту событий или огорчаться. Только инстинкт подсказывал ему, что в деле Тихомирова не поставлена еще последняя точка. А может быть, и инстинкта никакого нет, а устал просто — отсюда и беспокойство, сомнения в себе? Тогда отпуск в самом деле очень кстати.

Он вернулся в свой кабинет и задумался. Записная книжка Тихомирова оттягивала карман. Игорь Николаевич достал ее и открыл наугад.

"И все-таки человек — это машина с ограниченными возможностями, хотя мы и не знаем пределов этих возможностей".

"Если бы он мог еще писать, то прибавил бы: "Человек — это машина, которую нельзя бросать с шестого этажа", — подумал Мазин с мрачноватым юмором. — Но высокоорганизованная машина может выброситься и сама. Или не может? Ладно! Точка!"

Он выдвинул ящик и взял лист бумаги. Написал крупно: "Постановление", потом обычную шапку с обозначением места, именами и датами. Помедлил минуту, подбирая нужную формулировку, кратко изложил суть дела.

"Принимая во внимание вышеизложенное… смерть Тихомирова А. Д. наступила в результате несчастного случая". Нахмурился, выводя казенные слова "выпадение из окна", и закончил быстро, привычной фразой: "Дело прекратить за отсутствием состава преступления".

Потом размашисто написал заявление об отпуске, свернул обе бумаги трубочкой и пошел к комиссару. По коридору дежурный нес почту.

— Мне есть что-нибудь?

— Письмо, кажется.

— Оставьте на столе, пожалуйста!

Через пять минут комиссар поставил в углу заявления резолюцию. Мазин передал его машинистке, чтобы та напечатала приказ, и вернулся в кабинет.

На столе лежали газеты и письмо в дешевом синем конверте без картинки. Такие конверты напоминали военные годы. Но тогда это была почти роскошь, обычным считался треугольничек.