Изменить размер шрифта - +
Зачем ей переживать все это снова?

— Разрешите, я сама расскажу, — предложила она тихо.

— Нет, я.

Рождественский настаивал.

— Хорошо, — решил Мазин. — Расскажите вы. Схематично, главное. А Инна Константиновна дополнит, если найдет нужным.

— Я приехал к Инне домой и сказал все, что знал…

— Здравствуй, Игорь. Раздевайся.

— Я по очень важному делу, Инночка.

— Откуда ты?

— Из ресторана.

— Защита прошла удачно?

— Речь идет о докторской.

— Антона можно поздравить.

— Не думаю.

— В чем дело?

— Инна! У Константина Романовича оставались неопубликованные работы?

"Как трудно ей было ответить!"

— Что ты имеешь в виду?

— Короче, сегодня я был у Антона. На своей квартире. Приехал за сигаретами, полез в ящик стола…

"Что пережила она, слушая его? Наверно, вот так, как сейчас, сидела согнувшись на краю тахты. А может быть, и у нее мелькнуло мстительное чувство радости? Нет".

— Я знаю об этой тетради, Игорь.

— Знаешь?!

— Я сама отдала ему ее.

— Невероятно!

— Правда. Он ничего не присвоил. Он сам, понимаешь, все нашел. Но он не знал, что это уже было сделано отцом десять лет назад.

— Ее слова подействовали на меня охлаждающе, — продолжал излагать факты Рождественский, — но я не мог поверить Инне полностью. То есть ей я, разумеется, верил, однако текст диссертации так близко совпадал с написанным Кротовым, что я стал в тупик…

— Он мог тебя обмануть!

— Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.

— Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.

— Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.

— Мой папаша? Втереть ему очки — пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!

— Ты несправедлив, Игорь!

— А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!

Он не замечал, что бил сам.

— Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.

Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.

— Где твоя женская гордость, в конце концов?

— Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!

— Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.

— В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?

— Что значит — не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!

— Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!

— Я люблю тебя.

— Об этом не нужно.

— Я знаю. Ничего не нужно. Никакой правды!

— Чего ты хочешь от меня?

— Ты не имеешь права оставлять это. Хотя бы в память об отце.

— Что же я должна сделать?

— Рассказать правду.

— Кому?

— Всем.

— Игорь, пойми меня. Я, наверно, очень слабый и несчастный человек, но я не базарная баба, не мстительная мещанка.

Быстрый переход