Изменить размер шрифта - +
И краем глаза легко уловить отпечаток эпохи невинности, красоты, чего-то давно прошедшего, но именно в это мгновение почему-то болезненно близкого. Словно город можно стереть со стекол очков и забыть навсегда.

Солнечные очки… Надо было взять с собой хоть одну пару.

Она опустила глаза на пятнистый тротуар, на черные точки резины среди бурых и бежевых волокон мусора, оставленного ураганом, – и великолепный миг отлетел в прошлое, как ему и полагалось.

 

5

Два вида пустоты

 

Возвращаясь из японского супермаркета «Санрайз», уже перед самым закрытием, Тито остановился поглазеть на витрины «Йоджи Ямамото» на Грэнд-стрит.

Шел одиннадцатый час вечера. Улица была совершенно безлюдна. Мужчина огляделся по сторонам: кругом ни души, даже желтые такси куда-то запропастились. Затем перевел взгляд обратно, к асимметричным отворотам какого-то плаща или накидки на пуговицах. Стекло витрины отражало его темный костюм и темные глаза. В руке – санрайзовский пакет, нагруженный почти невесомой японской лапшой моментального приготовления. Алехандро посмеивался над этим пристрастием кузена: дескать, можно с тем же успехом съесть упаковку из белого пенопласта, но Тито лапша нравилась. Япония оставалась для него страной благословенных тайн, родиной игр, аниме и плазменных телевизоров.

Впрочем, асимметричные отвороты «Йоджи Ямамото» не представляли никакой загадки. Это была всего лишь мода, и Тито полагал, что постиг ее суть.

Временами ему приходилось бороться с раздвоенностью сознания: глядя на подобные витрины, оформленные в духе строгого, но дорогого аскетизма, мужчина видел перед собой их гаванских двойников, не менее – но только по-иному – суровых в своей простоте.

Там даже не было стекол. По ночам за грубыми железными решетками горели одинокие люминесцентные лампы, мерцая подводным светом. И никаких товаров, хотя заведения работали каждый день. Лишь аккуратно выметенные полы и грязная, покоробленная штукатурка.

Отражение в стекле «Ямамото» еле заметно пожало плечами. Тито продолжил путь, радуясь теплым сухим носкам.

Интересно, где теперь может быть Алехандро? Наверное, в своем излюбленном безымянном баре на Восьмой авеню за Таймс-сквер; неоновая вывеска так и возвещала: «БАР», и ни слова больше. Именно здесь кузен предпочитал встречаться с представителями галерей; он обожал затаскивать кураторов и дилеров в эти красноватые сумерки, в общество полусонных трансвеститов из Пуэрто-Рико и проституток, желающих отдохнуть от портового начальства. Тито недолюбливал это место. Казалось, оно холодной рептилией заползло в свою особую нишу, в бесконечный тупик разбавленного пойла и вечной подспудной тревоги.

 

Вернувшись к себе, Тито заметил упавший с вешалки на колесиках недавно постиранный носок и аккуратно повесил его обратно – сушиться дальше.

 

6

«Райз»

 

Спору нет, Милгрима радовала необыкновенная четкость наполненной азотом оптики в австрийском монокуляре Брауна. Но только не запах его жевательной резинки в холодном воздухе у задней двери наблюдательного фургона, нарочно припаркованного неизвестным помощником на Лафайет-стрит.

Браун проскочил на красный свет, лишь бы успеть на место, едва наушники сообщили, что НУ сюда направляется, и вот интересующий его человек застрял перед витриной «Йоджи I Ямамото» будто вкопанный.

– Что он там делает? – Браун отнял обратно свой монокуляр, серовато-зеленый и неблестящий – под стать фонарю и пистолету.

Милгрим наклонился вперед и припал невооруженным глазом к смотровому отверстию, одному из полудюжины тех, что были прорезаны в стенах и закрыты привинченными подвижными клапанами из черного пластика; снаружи они терялись внутри широких черных пятен на стенках фургона, где были нарисованы краской номера.

Быстрый переход