Изменить размер шрифта - +
Вещи как бы налагали от­ветственность за то, что было сделано на предыдущем этапе жизни, между тем Аллан, вспоминая о минувших днях, не чувствовал ни гордости, ни радости и вообще ничего, кроме приглушенной бессильной горечи.

Только одним своим поступком Аллан был чрезвычайно доволен, даже чуточку гордился — тем, что у него хватило мужества отказаться от работы в архитектурной мастерской. По окончании института он загубил там четыре года жизни, вычерчивая холодильные установки для крупных магазинов, многоэтажные гаражи и вентиляцион­ные системы для жилых домов, которые, однако, не шли дальше чертежей. Чисто тех­ническая работа. Аллан был самым молодым в мастерской. Его коллеги с опытом и «именем» занимались решением более интересных задач. В один прекрасный день на­ступил бы и его черед. Но получилось иначе: он просто ушел из мастерской. Он понял, что не сможет проектировать воздушные замки на бумаге, когда жизнь все туже за­тягивает на нем свою петлю. Он ходил без работы до тех пор, пока у него почти не кончились деньги. И тогда он нанялся на бензоколонку на Эббот-Хилл-роуд. Естествен­но, теперь он зарабатывал меньше; им пришлось оставить свою квартиру и переехать на Апрель авеню, а чтобы хоть как-то сводить концы с концами, они обратились за пособием для бедных; однако когда родился ребенок, они по-настоящему почувствова­ли, что такое дороговизна. Впрочем, Лиза не жаловалась, а Аллан любил свою новую работу. Насколько вообще можно любить подобную работу. Во всяком случае, здесь все было реально: утренняя и вечерняя смена, десятичасовой рабочий день — пять дней в неделю; строго говоря, такой длинный рабочий день противоречил трудовому законодательству, но власти смотрели на это сквозь пальцы. В сфере обслуживания все время не хватало рабочих рук, несмотря на безработицу («Ленивые свиньи,— ворчал Янсон,— им больше нравится бездельничать и получать пособие...»).

Была прекрасная ночь, необычно тихая и теплая для марта. Аллан смотрел на нежный бледный профиль Лизы, которая лежала возле него. Она так молода, думал он, ей всею восемнадцать лет, хватит ли у нее сил выдержать все то, что их, возможно, ожидает? Но она действительно никогда не жаловалась, никогда не спорила. Быть может, она не слишком ясно представляла себе последствия того шага, на который они отважились? Словно для очистки совести, он пытался «успокоить» ее, хотя она не выражала ни малейшего беспокойства. Она только спросила:

— Как ты думаешь, мы найдем там какую-нибудь кухонную утварь? Например, сковородку? Тогда эту я выброшу. Она такая противная...

— Конечно...

И Аллан стал рассказывать Лизе о том, как люди нередко выбрасывают хорошие вещи только потому, что хотят купить что-нибудь новое. Многие, как он слыхал (на­пример, его коллеги по архитектурной мастерской), ходили на Насыпь и искали там нужные вещи — запчасти для машин, мебель (в свое время была мода на старинную реставрированную мебель)... Лиза верила каждому его слову и, во всяком случае, не возражала; он был тронут ее безграничным доверием, и в то же время его раздражала эта невероятная беспомощность, непрактичность. Аллан стоял и смотрел, как она укла­дывает в чемоданы одежду, смотрел нетерпеливо, потому что было уже поздно и пора было уходить. Он подсказывал, что куда класть, поправлял ее, торопил; у нее все ва­лилось из рук, белье падало на пол, она чуть не плакала, а он, как всегда, говорил себе, что не имеет права упрекать ее за то, что она ничего не умеет: ее никто никогда ни­чему не учил. И все-таки его это раздражало...

Лизе принадлежали две-три вещицы, к которым она была по-детски, откровенно привязана и непременно хотела взять их с собой: две маленькие лакированные ко­робочки, одна в другой — как она утверждала, старинные и редкостные, изготовлен­ные в одной далекой азиатской стране, и кольцо с голубыми камешками, которое она нашла на улице (однажды, когда им пришлось совсем туго, Аллан просил заложить его, но Лиза отказалась, что случалось крайне редко, если он просил ее о чем-нибудь); это были ее маленькие сокровища, с которыми она ни при каких обстоятельствах не желала расставаться, или скорее это были своего рода игрушки, которые каким-то не­понятным образом стали дороги ее сердцу.

Быстрый переход