Дед, хромая, приблизился к ним.

— Прошу прощения, господа, — сказал он, обращаясь ко всем собравшимся.

Повернувшись к Хантеру, он сказал:

— Я уже больше не выдержу в этом фургончике, я не могу там даже расправить ноги.

У Хантера уже вертелся на языке резкий ответ, но Ида опередила его:

— Я могу поменяться с вами местами, но вам тогда придется заботиться о больном. Согласны?

Старик промычал что‑то нечленораздельное.

Хиксон бросил им конец троса.

— Прикрепи его спереди, — сказал он Хантеру. — Сможешь?

— Это сделаю я, — сказал Войтович, хватая трос.

— Пожалуй, у вас кончается бензин, — заметил Коротышка.

— Да, мистер Додд, — ответила ему Анна, которая стояла рядом с Рамой. — Я смотрела на стрелку. Она была на нуле.

— Я сейчас принесу запасную канистру, — сказал Коротышка.

Хантер кивнул. Он почувствовал себя никчемным и беспомощным. Все самостоятельно принимали решения! Брехт, в подобных обстоятельствах, сказал бы что‑то смешное и поставил все на свои места, но он не Брехт. Росс взглянул на Марго, высматривающую что‑то в далеком море и почувствовал, как в нем закипает желание.

Сэлли и Джейк закутались в одеяла и, для большей безопасности, оперлись локтями о низкое ограждение крыши.

В неполном метре под ними плескались волны, сверкая в свете Странника, диск которого выглядел сейчас как игольное ушко. Джейк дал собственные названия разным видам планеты и «свернувшуюся змею» на диске называл «когтистой лапой», а «треснувшее яйцо»— «небесной лепешкой».

— А мы думали, что нам удастся написать об этом пьесу, — тихо вздохнула Сэлли.

— Да, — прошептал Джейк. — Это был бы фантастический спектакль. Но тогда мы сидели в квартире…

Сэлли посмотрела на черную воду над Манхэттеном, на немногочисленные, небоскребы, кое‑где торчащие из воды.

— Посмотри, в некоторых окнах еще горит свет, — сказала она.

— Наверное, на чердаке у них собственные генераторы, — предположил Джейк. — А, может быть, аккумуляторы.

— Как ты думаешь, что там за здание? Сингер Билдинг или Ирвинг Треста?

— Какая разница?

— Я хочу все точно запомнить… и, если это уже конец, то, по крайней мере, знать это сейчас.

— Оставь! Посмотри, у меня есть бутылка «Наполеона». Хочешь глоток?

— Ты очень милый, — сказала она, легко прикасаясь к его холодной руке. У нее самой руки были не намного теплее. Через мгновение она тихо начала напевать, словно боялась, что может своим пением испугать поднимающуюся все выше воду:

Я девушка в Ноевом Ковчеге.

Ты — мой король, потерпевший крушение.

Наша любовь меньше зернышка мака,

Тоньше, чем волосок норки…

Но ты остался со мной и дал мне коньяку.

Наша любовь больше всех на свете.

Ричард Хиллэри и Вера Карлсдайль лежали на свежем сене, не прикасаясь друг к другу — сено они взяли из небольшого стога, который стоял на более высоком месте Мальвери Хиллс.

«Вчера была солома, — думал Ричард, не в силах заснуть, — а сегодня уже сено. Солома сухая и колкая, как сама смерть. Сено — кисло‑сладкое, как жизнь.»

С запада на них посматривал Странник, диск которого снова представлял собой раздутую «X». Эта планета стала им также хорошо знакома, как циферблат часов. Примерно час назад Вера сказала:

— Смотри, двадцать пять минут после «D».

Ричард недоуменно посмотрел на нее и девушка, рассмеявшись, объяснила, что она имела ввиду.