«Лопни твои глаза, Роуз, – не в первый раз подумал он. – Не могла сама прийти и избавить нас от хлопот?»

София продолжала двигаться вперед, даже когда он почти остановился. Оторвавшись на добрых три корпуса, она, наконец, обернулась

– Ты внезапно решил взять отпуск? Пошли! Хочется закончить эту чертову игру в кошки-мышки.

– Ты иди, – ответил Николас. – Я хочу проверить другую доро…

Не успели слова слететь с языка, как она уже протопала к нему, расплескивая грязную воду насквозь промокшими ботинками так, что долетало даже до лица.

– Что еще за дорога? Или мы теперь называем «дорогой» действия наобум?

Он глубоко вздохнул, чтобы сдержаться, и заговорил, тщательно взвешивая каждое слово, стараясь не открыть ей ничего, что она могла бы использовать сама, – не хотелось вручать ей нож, который потом воткнется ему же в спину.

– Хочу сходить в гавань: не слышал ли там кто про нашего вора.

– Отлично, – проворчала девушка, поворачиваясь в том направлении. – Это не займет много времени.

Николас покачал головой:

– Возвращайся на пляж, отдох…

– Знаешь что, – перебила его София, сжимая бледные кулачки и прожигая его взглядом, – понять не могу, как Линден выдерживала путешествия с тобой. Я уже через пару часов нашего «напарничества» захотела выбросить тебя в окно.

Николас удивился, как быстро и горячо его переполнила ярость. Усталость, голод, разочарование – он мог придумать любое оправдание, но правда заключалась в том, что София ткнула в ту рану на его сердце, что все еще кровоточила.

– Только произнеси еще раз ее имя. Хочешь проверить мою реакцию? Милости прошу, мэм.

София хмуро посмотрела на него.

– Я имела в виду, что не понимаю, как она могла выносить вечную игру в дурацкие предлоги и глупую мужскую доблесть, которую ты так лелеешь: «оставайся здесь, возвращайся, не двигайся, иди вперед»… Ты не моя гувернантка, а я не один из твоих людей на том дурацком чертовом корабле, так что хватит мне тут приказывать! Попробуй оставить меня позади, попробуй отослать – еще хоть раз – и получишь пулю. Кое-куда.

– Напомнить тебе, – спросил Николас, ненавидя то, как быстро ей удалось довести его до белого каления, – что это именно ты с головой нырнула в кружку вчера вечером и вместо того, чтобы вести себя разумно и скрытно, стала палить из пистолета, да еще и мимо, посреди переполненной таверны? Что только вчера ты затеяла перебранку с британским военным, потому что тебе «не понравилось то, как он на тебя посмотрел», и нас чуть не бросили в тюрьму?

– Что было бы всяко лучше того места, где нам пришлось ночевать, – проворчала она.

«Она никогда не начнет уважать меня, – подумал он, испытывая тошноту от ненависти. – Всегда будет считать ничем».

– Однажды в твою честь назовут смертельную болезнь, – устало заметил он.

– Надеюсь, особенно паскудную, – тут же парировала она. – Мечтаю о славе!

– С самого начала ты относилась ко мне как к какой-то крысе, – продолжал он, оставляя без внимания ее ухмылку. – Хочешь знать, почему Этта меня терпела? Да потому что мы были напарниками, потому что доверяли друг другу, и потому что она могла сама о себе позаботиться.