Тревильен и его компания сидели в одном таком уединенном местечке в укрытии из карликовых деревьев. Над ними простер свои ветви дуб, а ивы и розовые кусты превратили полянку в крошечный грот.

Здесь находился иллюминатор. Он располагался вертикально, как окно, его металлические края оплел плющ. В этом окне из мягких листьев космос расцветал еще страшнее, пространство было еще более пугающим, с алмазными точками звезд, проваливающихся вдаль, к самому краю вселенной. Рядом с иллюминатором сидел Шон, Илалоа пропустила его туда, стараясь не смотреть в сторону иллюминатора.

Они беседовали о цивилизациях. Никки заводила Тревильена, без конца расспрашивая его о Земле, и он с охотой откликался. Ему хотелось, чтобы номады поняли, что происходит.

— В некотором роде, — говорил он, — мы находимся сейчас в том же положении, в котором пребывали земные люди, скажем, с шестнадцатого по девятнадцатое столетие. Это было время, когда человек мог достичь любой части планеты, по те путешествия были долгими и тяжелыми, а связь значительно отставала. Передача информации — идей, открытий — как в колониях, так и в Европе, была медленной. Координация — практически невозможной. Нет, они конечно, оказывали влияние друг на друга, но только частично. Даже невозможно представить, насколько отчужденными становились колонии. Северная Америка — это не Англия, и этнос совершенно изменялся. Если бы у них тогда было радио, то даже с такими примитивными кораблями история Земли могла быть совершенной иной. Ну а что мы имеем сегодня? Дюжину, а то и больше высокоцивилизованных рас, разбросанных в этой части Галактики, связь между ними ограничена космическими кораблями, которым требуются недели, чтобы долететь до звезды назначения, и ничего больше. Нет даже экономических связей, которые на Земле все-таки объединяем колонии с метрополией, с Европой. Возникает такая несогласованность целей, которая рано или поздно приведет к стычке. И в нескольких случаях уже привела. А это означает уничтожения.

— Ммм… Да. — Шон взъерошил и без того лохматую голову. Другой рукой он обнимал Илалоа, глаза девушки были очень печальны, и она сидела в напряжении, словно ожидая чего-то.

Никки кивнула в ее сторону головой.

— Лo права. Ты чересчур много думаешь. Мика, ты слишком одинок.

Она указала на иллюминатор.

— Посмотри туда, Мика. Вот наша вселенная. Мы — часть ее. Забудь ты на время о своей чертовой науке. Потрогай Галактику собственными руками!

— Галактика велика, — покачал он головой.

— Ты думаешь, номады не знают этого? — воскликнула она. — По-твоему, это не мы проводим здесь целую жизнь и не мы видим все новые и новые миры, а за ними — все новые звезды? Звездам наплевать, что мы существуем, и когда мы все умрем, звезды все равно будут светить так же, как они светили всегда, словно нас и не было. И все-таки мы — часть вселенной, Мика! Пускай мы — всего один атом, но и это уже немало!

Она осеклась, на щеках выступил румянец.

— Что-то я разговорилась сегодня, — смущенно пробормотала она. — Это Ло виновата. Она так говорит… сама не замечаешь, как подхватываешь.

Мика молча усмехнулся.

— Я никогда бы не сказала такого, — шепотом возразила Илалоа.

— Вы — части разного. Мика чувствует себя частью порядка несуществующего, ненастоящего, вроде мыслей в его голове. А вы, живущие на корабле, думаете об огне, металле и об этой пустоте; для вас жизнь — просто букашка, копошащаяся в мертвой материи.