Я вышел на причал. Здесь еще стояла тишина. Над бетонными молами и подъемными кранами дымилось серым туманом небо. Ниже, над самым горизонтом, оно становилось темным и плотным. Это уже было море.

Я нашел крытый причал, откуда должен был отплыть теплоход в Алжир. Занял место в очереди, ожидавшей таможенного досмотра — чисто формального, во всяком случае для пассажиров-европейцев. Таможенник произносил себе под нос один из обычных вопросов и, не дожидаясь ответа, помечал мелом очередной чемодан. А вот дешевым, потрепанным чемоданишкам, которые робко предъявляли к досмотру алжирцы, приходилось туго: недоверчивые руки долго и брезгливо перетряхивали убогое белье, старые пиджачишки, куски колбасы и соленую рыбу. Сваленное в кучу, все это потом небрежным жестом пододвигалось к арабу: забирай, мол, чего смотришь?

«Виль д'Альже» был красивым суденышком, но великое множество спасательных поясов, аварийных сигналов и табличек с инструкциями, что делать в случае кораблекрушения, создавали впечатление, что ты ступил на борт не для того, чтобы путешествовать, а чтобы пойти ко дну.

Мы отчалили около полудня. Просторная, комфортабельная кают-компания тут же заполнилась пассажирами. Питание входило в стоимость билета, и все настроились хорошенько поесть. Но не тут-то было.

Едва мы вышли в открытое море, как наше суденышко подскочило высоко над горизонтом, а затем рухнуло в бездну. Это было лишь начало. «Виль д'Альже» круто ложился то на правый, то на левый борт, глубоко зарывался носом в пенистые гребни волн или стремительно запрокидывался назад. Побледневшие пассажиры один за другим вставали и, судорожно хватаясь за любой устойчивый предмет, пытались добраться до своих кают.

Я попробовал не сдаваться. Цена билета того заслуживала. Выяснилось, что это мнение разделяет и мой визави, молодой француз безукоризненной, не слишком кричащей внешности банковского служащего или агента по рекламе.

— Надо есть, — подбодрил меня он. — Надо есть, даже если потом нам станет худо. Я слышал, что чем больше ешь, тем легче справиться с морской болезнью.

Он действительно держался стоически и до конца. Со страдальческим выражением лица одолел обильную закуску, с отвращением съел жаркое и с видом великомученика проглотил два банана. Но когда подали кофе, он сдался.

— Оставлю персоналу… — пробормотал он и с восковым лицом выскочил на палубу.

После бесконечной ночи, на протяжении которой мое сознание раздваивалось между нелепыми сновидениями и стараниями не соскользнуть с вечно накреняющейся койки, я почувствовал, что мы вышли из шторма. А час спустя уже смотрел с продуваемой ветром палубы, как в утренних сумерках перед нами вырастает город Алжир.

То ли из-за сумеречной мглы, или же под влиянием всего читанного и слышанного, город в первую минуту показался мне восточной сказкой: по сиреневым холмам длинными полосами тянулись иссиня-белые здания, над плоскими кровлями покачивались темно-зеленые пальмы с развевающимися на ветру широкими листьями, а на побледневшем предрассветном небе, в складках голубоватых облаков, плыла огромная лимонно-желтая луна.

И мне пришел на память другой похожий рассвет и другой похожий город, тоже всплывший вот так, из утренней синевы моря, и еще более, быть может, чарующий, потому что открылся мне во время первого моего путешествия. Хайфа.

Потом совсем рассвело, начался таможенный досмотр, и сказка кончилась.