Вытянув руки в стороны, Хонимен сделал несколько осторожных шагов вперед. Местные жители часто меняли места своих лежбищ, согласно запутанной социальной иерархии. Хонимен уже несколько месяцев не навещал Пиволюбов и понятия не имел, где сейчас погружен в спячку Нерфболл.

Шаркая в мутной темноте, Хонимен чертыхался себе под нос. Он хотел только забрать своего работника и начать готовить сандвичи. А ему приходится играть в жмурки. Рассердившись и потеряв терпение, он неразумно ускорил шаг.

Внезапно его нога наткнулась на что-то мягкое — на тело или матрас. От неожиданности он потерял равновесие и почувствовал, что падает.

И тяжело приземлился на какой-то ухаб. Мужчина хрюкнул, женщина взвизгнула. Значит, на «кого-то». На двух «кого-то».

Полагая, что такт обязывает его вести себя тихо, иначе он непреднамеренно еще более усугубит неловкость ситуации, Хонимен не шелохнулся. По боку коробка чиркнула спичка, вспыхнула свеча.

Хонимен обнаружил, что лежит поперек Эрла Эрлконига и Зуки Нетсуки, которые, в свою очередь, расположились на голом матрасе в пятнах чего-то неведомого. Ситуация не казалась бы столь неловкой, если бы парочка была одетой и если бы Нетсуки не была в прошлом подругой Хонимена.

— Привет, Рори, — с напускной скромностью сказала Нетсуки. Ее наполовину японское личико показалось Хонимену как никогда привлекательным. Кожа цвета тыквенного пирога, а соски — того коричневого оттенка, который иногда видишь на корочке. Приподнявшись на локте, она потянулась за какой-нибудь одеждой, но, не найдя ничего под рукой, решила не обращать внимания на наготу.

— Привет, молекулка, — сказал Эрлкониг, — как мило, что ты к нам завалил. — Он протянул сомнительной расцветки руку, и Хонимен ее пожал.

Эрл Эрлкониг был негром и, так уж вышло, альбиносом. Волосы у него походили на мочалку из завитой платиновой проволоки, кожа была цвета слабого чая, в который добавили изрядную дозу молока, а глаза — водянисто-серыми.

Нетсуки отчаянно заелозила под Хонименом, и Эрлкониг сказал:

— Э… ты не против…

— Ах да, конечно. Извините.

Оттолкнувшись, Хонимен оказался на коленях возле матраса.

— Спасибо, — сказал Эрлкониг. Нашарив трусы, он, не вставая, их натянул. Нетсуки тем временем надела футболку.

Свет и шум привлекли остальных. Подняв глаза, Хонимен обнаружил, что стал центром внимания любопытных взглядов — большинства постоянно обитающих здесь Пиволюбов.

Пед Ксинг, единственный человек на свете, исповедующий одновременно ортодоксальный иудаизм и дзен-монашество. Его длинные пейсы резко контрастировали с бритой макушкой.

Иларио Фументо, неиздающийся писатель с любопытной творческой философией, носивший в карманах все, что нужно для его ремесла: бланки заказа и огрызки карандашей, стыренных из публичной библиотеки.

БитБокс, латиноамериканец, в последнее время подвизающийся курьером в фирме, торгующей воздушными шарами, и потому даже сейчас в рабочей одежде: в полном клоунском облачении и с набеленным лицом.

Кожа-с-Клепками — парочка неразлучных лесбиянок.

Выс Разреш, местный хакер и телефономаньяк, снабжавший Пиволюбов необходимыми средствами связи.

Главное место среди отсутствующих занимал Нерфболл, единственный, кого Хонимен хотел видеть.

— Итак, — сказал Эрлкониг, который здесь был настолько главарем, насколько Пиволюбы позволяли собой верховодить, — что привело тебя сюда, моя молекулка?

— Нерфболл должен был открыть за меня сегодня закусочную и не открыл. Не знаешь, где он?

Пиволюбы расхохотались.

— Не понял, — признал Хонимен, когда шум стих. — Что тут смешного?

— Сам знаешь, как Нерф цепляется за свое дурацкое назальное орошение, — взялся объяснять Эрлкониг.