Спеша к родителям, Флоренс крикнула через плечо:

— На следующей неделе мы играем с «Амфибиями». Они всего через три фабрики от вашей.

К Сперуинку вернулась толика былой галантности:

— Даже будь это триста чертовых миль, я все равно бы пришел ради тебя.

От страсти в его голосе она споткнулась на ровном месте. К родителям она подошла, еще взволнованно розовея, но они был слишком счастливы победе «Синих дьяволов» над «Красными ловчими», чтобы заметить. А вот Чарли что-то унюхал и спросил, все ли с ней в порядке.

Флоренс вдруг почувствовала, что бесконечно старше своего брата, и, взъерошив ему потные волосы, сказала:

— Все хорошо, Чарли. Тебе все равно этого не понять.

Чарли поглядел на нее вопросительно. На одно краткое мгновение его глаза расширились, и она почти поверила: он знает. Но, тряхнув головой, он молча забрался в повозку. «Глупо такое себе воображать», — подумала она…

В третий раз, когда она встретила Сперуинка, — сейчас.

Левая рука Сперуинка все так же мяла ее правую грудь. Мягкая ткань рубашки казалась жесткой, как мешковина, на соске — таким он стал чувствительным. Его губы сомкнулись на ее левой груди. Правая рука легла на живот, стала гладить его кругами, которые все расширялись и расширялись, точно рябь от камня, брошенного в одну из многочисленных запруд Фабрики. Живот у нее словно бы заполнился горячими углями — точь-в-точь глиняная грелка для постели зимней ночью. Наконец рука Сперуинка решительно опустилась ниже, забралась под пояс ее юбок. На сей раз, уже приобретя опыт и разобравшись в модах Долины, он быстро нашел тесемку, скрепляющую нижние юбки.

Вздрогнув, Флоренс накрыла ладонью руку Сперуинка под тканью.

— Ты правда хочешь остановиться сейчас, киска? — прошептал он, отпуская ее грудь, но не убрав губы, так что она еще чувствовала его жаркое дыхание. — Скажи мне честно.

— Я… не знаю.

— Но ты же должна понимать, что я не хочу. Ведь рай Фактора для нас теперь так близок.

— Тогда… делай, что хочешь.

Он рывком распустил узел. Потом, заведя обе руки ей под одежду, сдвинул нижнее белье вниз — его гладкие ладони скользнули по ее коже. Ткань выпала у нее из-под юбки, чтобы лечь на наслоения сухих листьев пыльника — предзнаменование надвигающейся осени, казалось бы, такой невозможной в разгар лета.

Без его просьбы она переступила через ткань…

Тут какое-то мгновение у Флоренс выпало. Она вдруг поняла, что лежит навзничь на земле, а юбки собрались вокруг складками, на ней — мускулистое тело Сперуинка, и центр тяжести смещен ниже ее талии. Странное ощущение проявилось не сразу, она лишь потом осознала, что Сперуинк снял шерстяные брюки и тоже теперь голый.

— Думаю, тебе это понравится, куколка.

Флоренс дрогнула.

— Я хочу… я хочу… — Чего же она хочет? В конце концов, она не знает сама… и потому нескладно выдохнула: — Я хочу этого.

— И получишь, получишь…

Когда все кончилось, Сперуинк на минуту или две задремал на лиственной подстилке. Флоренс смотрела прямо перед собой в ветви пыльника. Судя по реву толпы, матч приближался к апогею. Положив обе руки между ног, она сжала влажные ляжки. Что она наделала? Горечи или обиды она не чувствовала, но и экстаза тоже. Мгновение краткого восторга миновало, неуловимое, как утренний туман над Суолебурн, чьи воды теперь как будто текли из нутра самой Флоренс…

Сперуинк проснулся с удивленным хмыканьем.