Бурский обоз, миновав злополучный ручей, по приказу Бота разделился на три части…

 

Вечером состоялся кригсраад. Жубер, высохший и желтый, был торжествен и ласков. Президент вызывал его в Кронштадт.

– Я покидаю Наталь, господа, в тяжелые для буров дни, – сказал главнокомандующий. – Богу было угодно ниспослать нам тягостные испытания. Но я уезжаю с глубокой верой в светлое провидение: оно не даст нам испытать горечь унизительного рабства, справедливая победа останется за бурами. Моим заместителем среди вас будет Луис Бота. Он еще молод, но, находясь здесь давно, хорошо изучил положение, таланты его вам известны, и я прошу вас исполнять его распоряжения даже и в том случае, если они будут в некотором противоречии с моими…

Все уже знали, что Бота официально назначен ассистент коммандант генералом. Это была последняя ступенька перед чином коммандант генерала – главнокомандующего.

 

ОПЯТЬ ВПЕРЕДИ ВААЛЬ

 

 

1

 

С Конрадом Билке из лагеря Кронье пытались выскочить двадцать шесть буров – в Блюмфонтейн прискакали четверо. На загнанных, разом исхудавших конях они ехали по улицам города, и даже самый несмышленый мог догадаться, из какого пекла они вырвались. Обтрепанные, косматые и закопченные, с диковатыми воспаленными глазами, они ехали молча, и люди понимали: эти – оттуда.

– Что, очень плохо там, сынки? – спросил какой то ветхий старикан.

Они молчали. Тупо цокали копыта.

– Плохо, – сам себе со вздохом ответил старик.

Один из буров поравнялся с Конрадом:

– Мы с Шарлем домой. А ты?

– Езжайте. Мне еще надо к жене комманданта.

Те двое свернули на дорогу, уходящую в вельд. Дмитрий продолжал ехать за старшим.

За весь путь от лагеря они не сказали друг другу и трех слов…

Впереди показался двухэтажный, с балконом дом Петерсона, сердцу стало тепло и почему то тревожно.

У знакомого дома остановился и Конрад:

– Ну, парень, прощай. Хоть и не знаю, кто ты таков и как твое имя, а по всему – настоящий бур. Желаю тебе счастья. – Билке тяжело спрыгнул с коня.

Спешился и Дмитрий.

– Ты куда? – удивился бур.

– А вот сюда. Приехал.

– Так и я сюда!..

Открыла им сама хозяйка, постаревшая, расплывшаяся. Она переводила взгляд с одного на другого, не узнавая, потом спросила неуверенно:

– Дик? – и, завидя его улыбку, охнув, обняла.

– А меня, мефрау, вы совсем забыли. Я Конрад Билке из Дилсдорпа.

– О, Конрад!.. Да входите же в дом, входите! На вас обоих лица нет. Йоганн!..

Он стал совсем дряхлым, сморщился и шамкал беззубым ртом, старый, давний слуга Петерсонов, но, как и шесть с половиной лет назад, забегал, захлопотал, принес воды, чтобы помыться измученным путникам. Левый рукав у рубахи Дмитрия стал рыжим и скоробился от засохшей крови. Пуля саданула по плечу, рана была пустяковая, но, не перевязанная вовремя, начала опухать и гноиться. Врачевать ее взялся Билке. Перевязка с йодом и листьями алоэ получилась у него, как у заправского лекаря.

Хозяйка позвала к столу. Ей не терпелось, конечно, узнать о муже и сыновьях, и, когда Конрад принялся рассказывать о них, глаза ее влажно блестели. Рассказ был скуп. Коммандант Петерсон да и Пауль с Йоганном младшим живы и бодры. По приказу Кронье они ушли вместе с другими бурами на север и, надо полагать, слились с отрядом генерала Деларея. А Конрад уйти не мог: сын, сноха и внучонок были в лагере Кронье.