|
. Ребята, дадим ка еще огня по англичашкам, чтобы и высунуться не смели!..
Негров Петр с товарищами догнал через несколько миль, у верхней переправы. Тугела мчалась здесь веселая и бесшабашная в лесистых крутых берегах. Переправились через нее спокойно.
На левом берегу зулусы сняли Чаку с коня Каамо и понесли на руках. Лицо его посерело, толстые губы стали шершавыми, глаза мутились. Он что то горячечно шептал, иногда дико вскрикивая. Петр велел Каамо скакать к доктору Давыдову, чтобы тот немедля выехал навстречу.
– Пулей, Каамо!..
Иван Николаевич оперировал Чаку на маленькой лесной поляне. Зулусы стояли вокруг плотной безмолвной стенкой. Давыдов, орудуя скальпелем, сопел и тихо, сквозь зубы ругался. Вдруг Чака спокойно и внятно позвал:
– Питер?
– Я здесь, брат.
– A a… Ты живой. Хорошо.
– Что нибудь нужно, Чака?
Иван Николаевич рассердился:
– А ну, в сторонку, Петр Никитич! Еще успеете наговориться со своим приятелем, успеете!
Лучше было действительно отойти – Давыдов в работе крут. Один из зулусов на ломаном английском спросил у Петра шепотом, что сказал ему доктор.
– Он сказал, все в порядке, Чака будет жить…
3
Лука Мейер, скорчившись в окопчике, попыхивал трубкой. Вокруг гремел артиллерийский шквал, генерал курил и хмурился. Все таки прав, наверное, был тогда на кригсрааде фельдкорнет Дерксен: что то надо было сделать с железной дорогой от океана. Теперь англичане подвезли черт знает сколько снарядов и лупят, пашут землю – из мортир, из морских, из осадных орудий. Уже пришлось покинуть две линии траншей на левом, северном берегу Тугелы, позиции буров висят на волоске, перерубить который – пустяк. Это ясно каждому. Недаром уже второй день возятся на том берегу английские понтонеры. Чуют: вот вот настанет их час.
– Генерал!.. Генерал Мейер!
Он оглянулся – ему кричал из за камня шагах в двадцати какой то йонг .
– Мы отходим, генерал. Коммандант приказал передать…
Мейер отвернулся, потом заорал зло:
– Ничего я не слышу! Ты что, поближе подойти не можешь? Думаешь, все англичане в тебя целятся?
Молодой бур подбежал, остановился рядом с окопчиком, решительный и бледный. На щеках и подбородке у него еле пробивался нежный легкий пушок.
– Да ложись ты, не торчи столбом, вояка! Тоже выискался храбрец…
Очень уж неважное настроение было у Луки Мейера.
Юноша лег рядом и, срываясь на крик, доложил, что в коммандо у Вилье большие потери. Коммандант решил отойти на четвертую, последнюю линию. Но оттуда река почти не простреливается, а понтонеры…
– Ладно, – перебил его Мейер, – понятно. Передай Вилье: пусть держится, я скоро буду у вас.
Он выскочил из окопчика и побежал вниз, к лошадям. Надо было послать записку Луису Бота: может быть, в резерве еще осталось кое что. Бота ждет сегодня президента и, видно, совсем забыл о насущных делах.
Подбегая к лощине, где он оставил лошадей, Мейер громко позвал ординарца:
– Йоганн! Ответа не было.
Выскочив из кустарника, он увидел, что негр коновод склонился над ординарцем. Рядом чернела воронка от снаряда. Йоганн смотрел в небо пустыми глазами.
Мейер нервно огляделся. Невдалеке скакали двое. Генерал пронзительно свистнул и замахал руками. Конники приблизились. Это были Петр и Каамо.
– Где ваши ребята, Кофальоф? – Мейер спрашивал об отряде Терона.
– За этим леском. Командир уехал к генералу Бота.
– Всех на коней, скачите к комманданту Вилье. |
