– Ну ладно, – сказал наконец Бозе. – Вижу я, придется еще раз поклониться Петерсону за его доброту: послал он мне хороших помощников. Как думаешь, дочка? Ведь и сам я видел, что не так, как надо, идет у меня дело, да не во всем умел поправить. Что может наш Якоб Мор? У него бдительный глаз и крепкая рука, негров он, отдадим ему должное, умеет приструнить. Но разве понимает что нибудь Якоб в горном деле? Еще меньше меня. Дядюшка Клаас, тот кое что смыслит. Но у него одна забота – рюмочка. Дай ему жалованье да выпивку – на остальное старику плевать. Вот так, мои друзья, мы и живем, – того и гляди, вылетим в трубу.

Бозе встал, широкоплечий седовласый верзила, торжественно выпятил бороду:

– Теперь выпьем – за штейгера прииска Питера и механика Дика! Аминь…

С того дня прошло уже больше месяца. Петр и Дмитрий не знали отдыха. Петр занялся подземным хозяйством, влезал в маркшейдерское  дело, руководил прокладкой новых штолен. Дмитрий орудовал большей частью на поверхности. Немало хлопот задали они Бозе, но тот был доволен: один перевод промывки на вашгерды увеличил выход золота чуть не в полтора раза.

Старый Клаас все нововведения принял безропотно, даже с одобрением. Не противился и Мор: увеличение добычи повышало его жалованье. Однако неприязнь Якоба к двум пришельцам не исчезала, наоборот – росла, хотя он и старался не проявлять ее открыто: понимал, что этими парнями хозяин дорожит.

Однажды Петр, увидев, как Мор лупит своей палкой негра забойщика, гневно окликнул его, поманил в пустой штрек:

– Вот что, Якоб, прекратите ка это мордобитие!

Мор прищурил на него льдистые глаза:

– Не суйтесь не в свое дело, Питер! Вы что, будете мне приказывать?

– Я просто выброшу эту палку.

– А я выброшу вас!

– Это мы посмотрим, кто кого! – Петр усмехнулся.

Усмешка совсем разозлила Мора. Он готов был кинуться в драку. Но сдержался. Сник. Сказал:

– Ладно, Питер, не будем ссориться из за этих грязных негров.

– Мне наплевать, негры они или белые. Они работают, и не такая легкая у них работа. А тут еще палка!.. В общем, я повторять не буду. – Петр повернулся и, пригибаясь, выбрался из штрека…

Как узнали об этом негры? Наверное, подсмотрели, подслушали. С Петром после этого случая они стали особенно почтительны, но в почтительности было уважение – не страх.

Жили они с Дмитрием совсем недалеко от прииска – сняли домик. Надо было бы заодно нанять хотя бы стряпуху, но они всё тянули: очень уж непривычно и неловко это было. Готовили пищу сами, сами мыли полы, только стирку отдавали заходившей к ним раз в неделю разбитной молоденькой мулатке Марте.

Частенько наведывалась к ним Изабелла. Заходя, она всякий раз говорила, что заглянула на минутку, по пути, и всякий раз задерживалась на час два. Девушку и смешило, и злило, как они ведут хозяйство по дому, она принималась наводить порядок и радовалась, что по ее командам, озорным и властным, суетятся два здоровенных парня.

Держалась Изабелла с ними по разному – с Петром и с Дмитрием. С первым – как со старшим, со вторым – на равных. Над Дмитрием она шаловливо посмеивалась, называла его русским медведем и рьяно, придирчиво учила бурскому языку, с которым он, в отличие от Петра, был не в ладах. Дмитрий очень старался угодить своей учительнице и однажды, выучив наизусть голландскую детскую песенку, несколько дней изводил друга, рокоча ее басом на какой то лихой плясовой мотив.