– Идите, братцы, я вас догоню, – сказал Петр Яну и Каамо, а сам торопливо направился к крайней санитарной палатке; именно оттуда раздавался голос.

Он отдернул полог и увидел двух людей. Маленький белобрысый мужчина в халате мыл руки над тазиком. Руки были быстрые и жилистые. Воду сливала миловидная женщина в косынке с красным крестиком.

– Это вы говорили по русски? – спросил Петр.

Мужчина резко выпрямился, вскинул голову и выкрикнул на ломаном голландском:

– Отвязывайтесь от меня! Я занимаюсь свое дело. – Но тут он что то сообразил, весь подался вперед: – А вы можете понимать русский?

Сердце Петра дрогнуло.

– Дак я же русский!

– Ба атенька вы мой! – воскликнул мужчина и с мокрыми руками кинулся к Петру обниматься. – А по обличью – истый бур. Давно из России?

– Шесть лет.

– Что вы говорите?! Знакомьтесь, пожалуйста. Елена Петровна, сестра милосердия. Меня кличут Иваном Николаевичем. Давыдов, врач.

– Петр Ковалев… Как же вы здесь очутились?

– Война же, батенька мой. Вы что, не слышали, – нас, русских, тут ныне куча. В Претории большой санитарный отряд. Там петербургские мои коллеги – доктор Садовский, доктор Чистович, другие. А здесь, на Натальском фронте, еще отряд. И с винтовками есть. А как же!.. Елена Петровна, милочка, соорудите ка что нибудь закусить нам с земляком. Как вы, Петр… Никитич?.. Как, Петр Никитич, здесь мы с вами присядем или в тенек на воздух? Давайте ка на воздух. – Он суетился, искренне обрадованный нежданной встречей.

Петр был потрясен. Все эти годы, как ни близко и глубоко они с Дмитрием вошли в здешнюю жизнь, его не покидало чувство некоторой отрешенности: африканская земля не могла стать им родной. Глухая тоска по русскому и русским то тихо, то громче нудела в душе. Петерсон не мог идти в счет, он уже перестал быть русским. И вдруг – на вот тебе… Из России, в бурском воинском строю… Эти люди сразу стали ему ближе ближнего, на сердце накатилось что то светлое и теплое, глаза Петра влажно блестели.

– Ну с, дорогой земляк, пригубим по обычаю… Это спиртик. Хотите – разбавляйте, хотите – так. Всякие там ваши виски бренди я не признаю. Спирт – питье чистое, медицинское. За встречу, дорогой земляк, за нашу Русь, за победу славных буров!

Он выпил не крякнув, подышал открытым ртом и, закусывая, снова принялся частить:

– Ах, какие они воины! Бесстрашны, ловки, несломимы. С удовольствием наблюдаю это крестьянское воинство. Есть у буров что то сродни нашему солдату. Спокойная отвага и лихость. А меткость!..

– Вам повезло, Петр Никитич, что вы застали доктора здесь, – с улыбкой сказала Елена Петровна. – Он сутками пропадает на передовых линиях, в цепях стрелков. Там и помощь оказывает, там и спит, и питается.

– Вы представляете, – перебил ее Давыдов, – эти «насадители цивилизации» начали бить в буров разрывными пулями дум дум! Бесчестное оружие, так нельзя!

Петр кивнул: он уже знал об этом. Давыдов круто сменил тон:

– Ну с, давайте еще по маленькой, и мы начнем мучить вас расспросами.

– По справедливости то полагалось бы мне задавать вам вопросы, – усмехнулся Петр.

– А мы по очереди, по очереди. Ну с…

– Пи итер! – К ним бежал Каамо.

Давыдов забавно хлопнул себя по ляжкам:

– «Питер»! Ну чистый бур, а? И приятель у него чернокожий. Ну дела а…

Подбежал Каамо; услышав русскую речь, он догадался, с кем его друг.