– Останься со мной, папочка. Пока я усну.

– Хорошо.

– Мамочка пела мне «Пафф, Волшебный Дракон». Я помню.

– Хорошо.

Ри заерзала под одеялом.

– Как думаешь, мамочка уже нашла Мистера Смита? Она вернется домой?

– Надеюсь, что да.

Девочка притихла.

– Папочка, – прошептала она. – Папочка, у меня есть секрет.

Он глубоко вздохнул и сделал над собой усилие, чтобы голос прозвучал легко и непринужденно.

– Правда? Ты ведь помнишь Папочкино Условие?

– Папочкино Условие?

– Да, Папочкино Условие. Секретом всегда можно поделиться с папочкой. И тогда он тоже будет хранить секрет.

– Мой папочка – ты.

– Да. И уверяю тебя, я очень хорошо храню секреты.

Ри улыбнулась, повернулась на другой бочок и, не сказав больше ни слова, уснула.

Джейсон подождал минут пять, вышел тихонько из комнаты и спустился по лестнице.

Фотография лежала в кухне, в хозяйственном ящике, вместе с фонариком, отверткой, оставшимися со дня рождения свечами и полудюжиной декоративных подвесок для винных бокалов, которыми они никогда не пользовались. Сандра постоянно подшучивала над мужем из-за этой карточки в дешевой позолоченной рамке.

– Боже мой, ты как будто прячешь фотокарточку старой школьной подружки. Поставь ее на полку. Она же для тебя как член семьи. Я вовсе не против.

Но женщина на фотографии не была членом семьи. Ей было то ли восемьдесят, то ли девяносто – ничего больше он и не помнил. Она сидела в кресле-качалке, и хрупкое тело почти терялось в просторных подержанных одеждах: темно-синей мужской фланелевой рубашке и коричневых вельветовых брюках, почти полностью укрытых старинным армейским кителем. Старуха задорно и с хитрецой улыбалась, как будто у нее тоже имелся некий секрет, и этот ее секрет был получше его секрета.

Ему нравилась ее улыбка. Ему нравился ее смех.

Она не была членом семьи, но долгое время оставалась единственным во всем мире человеком, внушавшим ему ощущение безопасности.

Джейсон схватил фотографию, прижал, словно талисман, к груди, и тут ноги подкосились, и ему пришлось опуститься на пол. Его снова затрясло. Началось с рук, потом дрожь распространилась дальше, ушла вглубь, захватила грудь, скатилась на бедра, колени, лодыжки, пальцы…

Джейсон не заплакал. Он вообще не издал ни звука, но трясло его так, что, казалось, тело не выдержит нагрузки, плоть отвалится от костей, а кости расщепятся на тысячи кусочков.

– Черт бы тебя побрал, Сэнди, – прохрипел он, роняя голову на колени. И только потом, с опозданием, вспомнил про компьютер.

Телефон зазвонил через десять минут. Джейсон не хотел ни с кем разговаривать, но вдруг подумал – без всякого на то основания, – что звонить может Сэнди, и снял трубку.

– Вы один дома? – спросил незнакомый мужской голос.

– Кто это?

– Ваш ребенок там?

Джейсон бросил трубку.

Телефон зазвонил снова. На определителе высветился тот же номер. Джейсон подождал, пока сработает автоответчик.

– Будем считать, что ответ положительный. Через пять минут на заднем дворе. Уверен, вы захотите со мной поговорить.

Незнакомец повесил трубку.

– Чтоб тебя, – выругался Джейсон. Ругаться было глупо – в кухне его никто не услышал, но ему все-таки стало легче.

Он поднялся наверх и заглянул в комнату Ри. Девочка крепко спала, с головой накрывшись одеялом. Взгляд привычно скользнул к изножью, но рыжеватого холмика на месте не оказалось, и Джейсон ощутил ставшую уже знакомой боль.

– Черт бы тебя побрал, Сэнди, – устало пробормотал он и, накинув куртку, вышел на задний двор.