— Это ужасно, быть невидимым.

— Да, но тогда мне не пришлось бы так часто бриться.

Когда речь заходила о невидимости, миссис Санчес не терпела шуток. По ее божественному лицу пробежала тень неодобрения.

— Когда я тревожилась о том, что стала невидимой, я всегда думала, что смогу видеть других людей. Это только они не смогут видеть или слышать меня.

— В старых фильмах о Человеке-невидимке, — напомнил я, — в холодную погоду люди могли видеть его дыхание.

— Но, если другие люди станут невидимыми для меня, — продолжила она, — когда я стану невидимой для них, получится, что я останусь последним человеком в этом мире. И буду бродить по нему одна.

По ее телу пробежала дрожь. Чашка в руках подпрыгнула, ударилась о стол.

Когда миссис Санчес говорит о невидимости, она говорит о смерти, но я не уверен, что она это понимает.

Нужно признать, что первый год нового тысячелетия, 2001-й, выдался не самым удачным для всего мира, а для Розалии Санчес стал просто черным. В апреле, ночью, умер ее муж, Эрман. Она легла спать рядом с человеком, которого любила больше сорока лет, а проснулась бок о бок с холодным трупом. Эрмана смерть забрала нежно, во сне, но для Розалии пробуждение рядом с мертвецом стало сильнейшим потрясением.

А несколько месяцев спустя, все еще нося траур по мужу, она не поехала со своими тремя сестрами и их семьями в давно запланированный экскурсионный тур по Новой Англии. Утром 11 сентября она проснулась, чтобы узнать, что самолет, на котором они возвращались из Бостона,[14] захватили террористы и использовали как управляемый снаряд, совершив одно из самых ужасных преступлений в новейшей истории.

Хотя Розалия хотела иметь детей, Бог их ей не дал. Эрман, ее сестры, племянницы, племянники были для нее всем. И она потеряла их, пока спала.

И где-то между сентябрем и Рождеством Розалия слегка тронулась от горя. Тронулась по-тихому, потому что всю свою жизнь прожила тихо и не знала другой жизни.

В своем тихом помешательстве она не признавала, что они умерли. Просто стали для нее невидимыми. Природа, поддавшись какой-то причуде, выкинула такой вот фортель, но она же могла все отыграть назад, как, скажем, меняется магнитное поле, и тогда ее близкие вновь обретут видимость.

Розалия Санчес досконально изучила все случаи исчезновения кораблей и самолетов в Бермудском треугольнике. Прочитала на сей предмет массу литературы.

Она знала о необъяснимом, в одну ночь, исчезновении сотен тысяч майя из городов Копан, Пьедрас Неграс и Паленке в 610 году нашей эры.

Если вы позволяли Розалии затронуть эту тему, она буквально засыпала вас сведениями об исчезновениях, случавшихся за долгую историю человечества. К примеру, мне теперь известно гораздо больше, чем я хотел бы знать, о том, как в 1939 году около Нанкина пропала целая, до последнего солдата, китайская дивизия, насчитывающая три тысячи штыков.

— По крайней мере, в это утро я вас вижу, — успокоил я ее. — У вас впереди целый день, в течение которого вы сохраните видимость, и это счастье.

Розалия больше всего боится, что в тот самый день, когда ее близкие станут видимыми, она сама исчезнет.

И хотя она жаждет их возвращения, она боится последствий.

Розалия Санчес перекрестилась, оглядела свою уютную кухню и наконец-то улыбнулась.

— Тогда я могу что-нибудь спечь.

— Вы можете спечь что угодно, — заверил я ее.

— И что мне спечь для тебя, Одд Томас? Чего бы ты хотел?

— Удивите меня. — Я посмотрел на часы. — Мне пора на работу.

Она проводила меня до двери, на прощание обняла.

— Ты хороший мальчик, Одд Томас.

— Вы напоминаете мне бабушку Шугарс, — ответил я, — только не играете в покер, не пьете виски и не гоняете на автомобилях.