|
Однако, если Ауристела, будучи еще наполовину язычницей, любила добродетель, ныне, будучи наставлена в вере правой, она ее обожала; она была далека от мысли, что, вступая в брак, она тем самым нарушает ее законы, но она не хотела проявить уступчивость, прежде чем ее к тому не принудят домогательства и мольбы. Она ожидала, что само небо просветит ее и укажет, как ей надлежит поступить после свадьбы, ибо возвращаться на родину она не хотела: это представлялось ей шагом безрассудным и легкомысленным, оттого что брат Периандра, полагавший, что Ауристела самой судьбой предназначена ему в жены, увидев крушение своих надежд, непременно отомстит и ей и Периандру. От этих дум, от этих опасений Ауристела пребывала в задумчивости и нерешимости.
Француженки посещали храмы, ходили по святым местам, и это их хождение было обставлено особою пышностью и великолепием, ибо Крорьяно, как уже было сказано, доводился родственником французскому послу, и благодаря этому они не терпели недостатка ни в чем, что могло поддержать их достоинство; они всюду брали с собой Ауристелу и Констансу, и всякий раз, когда они выходили из дому, вслед за ними устремлялось едва ли не пол-Рима. И вот однажды ехали они по улице Банков и вдруг увидели на стене портрет женщины во весь рост: на голове у нее красовалась полукорона, а под ногами был нарисован земной шар; и как скоро путешественники приблизились к портрету, то сей же час догадались, что это Ауристела: сходство бросалось в глаза, никаких сомнений тут быть не могло. Ауристела в недоумении спросила, чей это портрет и не продается ли он. Владелец портрета, — как потом выяснилось, это был известный художник, — ответил, что портрет продается, но что он не знает в точности, чей это портрет, что это копия, которую его приятель, тоже художник, снял во Франции, и со слов этого приятеля ему, дескать, известно, что это некая чужестранка, совершающая паломничество в Рим. — А что означает корона у нее на голове, шар под ногами, и почему не корона, а полукорона? — осведомилась Ауристела. — А это фантазия или, если хотите, причуда художника, — отвечал владелец портрета. — Вероятно, он хотел этим показать, что чужестранка достойна носить венец красоты и владеть целым светом, а я бы от себя добавил, что вы, синьора, и есть оригинал этого портрета, что вы заслуживаете целой короны и достойны владеть не нарисованным земным шаром, а самым настоящим и доподлинным. — Что стоит портрет? — спросила Констанса. На это владелец ей сказал: — Один паломник давал мне за него тысячу золотых, а другой объявил, что согласен дать за него любую цену. Но я не стал с ними разговаривать — по-моему, они надо мной насмехались: в самом деле, сомнительно мне что-то, ведь это уж они чересчур. — Напрасно сомневаетесь, — возразила Констанса. — Если только это те паломники, которых я имею в виду, то они в состоянии дать вам какую угодно цену, так что вы останетесь довольны. Француженки, Руперта, Крорьяно и Периандр были потрясены сходством. Посторонние, рассматривавшие портрет, также нашли несомненное сходство, и мало-помалу все заговорили в один голос: — Это портрет вон той путешественницы, что сидит в карете. Зачем нам глядеть на копию, когда вон оригинал? Толпа обступила карету и не пускала ее ни взад, ни вперед; тогда Периандр обратился к Ауристеле: — Ауристела, сестра моя, закрой лицо! Слишком яркий свет слепит глаза, мы не видим, куда нам ехать. Ауристела закрыла лицо, и толпа раздалась, но продолжала идти за каретой в надежде, что Ауристела снимет покрывало, и тогда можно будет снова беспрепятственно любоваться ею. Как скоро карета удалилась, к владельцу портрета приблизился Арнальд в одежде странника и сказал: — Это я давал вам за портрет тысячу золотых. |
