Арфу установили на пол. Она оказалась высокой, по плечо Старлинг. Она бросила взгляд в сторону менестрелей, но кто-то из толпы уже шагнул вперед, уступая ей свой стул. Его установили перед арфой, и только теперь я заметил единственный неудобный момент в ее представлении. Ее платье совсем не подходило для игры на арфе. Но с прекрасным равнодушием к скромности Старлинг подняла юбки, показав по-прежнему стройные ноги в ярко-зеленых чулках и элегантных синих туфельках с серебряными пуговицами. Она разбудила арфу, легко пробежав пальцами вверх-вниз по струнам, давая им возможность еще не заговорить, но зашептать о своей созвучности и ожидании.
Потом она тронула три струны, одну за другой, будто сбрасывая золотые монетки и приказывая нам следовать за собой. Ноты связались в мелодию, а другая рука стала создавать ритм.
Потом она запела.
Я знал, что она всю жизнь ждала возможности спеть эту песню. Она всегда мечтала о песне, которая останется в памяти Шести Герцогств, которую будут петь снова и снова. В нашу первую встречу она с голодным честолюбием рассказывала, как будет идти за мной и описывать все мои поступки и мою судьбу, чтобы стать свидетелем поворотного момента в истории Шести Герцогств. И она стала его свидетелем, но песня ее осталась не спетой, а уста замкнулись королевским приказом, оставляющим все произошедшее в Горном королевстве в тайне. Я умер и должен был оставаться мертвым, пока трон Видящих снова не обретет устойчивость.
А сейчас я стоял и слушал свою собственную историю. Как долго она оттачивала эти слова, сколько раз она играла эту мелодию, свободно и безупречно льющуюся теперь из-под ее пальцев? Песня стала ее триумфом. Я слышал, как она поет песни других менестрелей, и слышал исполнение ее собственных песен и музыки. Старлинг была хороша. Никто никогда не мог отрицать этого.
Но это было лучше, чем просто хорошо. Даже менестрели, поначалу хмурившиеся, казались очарованными словами и мелодией. Старлинг спасла эту музыку, отточила и отшлифовала слова с искусством резчика по дереву. И вместе с толпой благородных я слушал историю своей жизни. Она спела про путь от отвергнутого бастарда до героя, от позорной смерти в темнице и освобождения из забытой могилы, до того, как я стоял перед каменным драконом, напоенным жизнью короля Верити, и смотрел вверх, на нее, улетающую ввысь вместе с королевой Кетриккен.
Какое-то время она еще перебирала струны и ткала аккорды, впечатывая в память слушателей эту часть сказки. Никогда еще здесь не пели вот так, и многие в зале оторопели. Затем, внезапным взмахом пальцев, она перешла к воинственному напеву и закончила рассказ. О том, что произошло после того, как они улетели обратно в Баккип на драконе с сердцем короля, я рассказал ей сам. Верити-Дракон хотел встать против всего флота Внешних островов, чтобы спасти свою королеву, ее еще не родившегося ребенка, и все любимое королевство от разрушительных Красных кораблей. Слезы катились по щекам Кетриккен, король Дьютифул увлеченно слушал, приоткрыв рот.
Мы с моим партнером, Ночным Волком, разбудили остальных спящих драконов. Мы сражались с предателями — Скилл-группой Регала и их горе-учениками, а пролитая кровь напоила каменных драконов подобием жизни, и за спиной Верити выросла целая крылатая армия. В трех куплетах она описала, как драконы самых разнообразных форм последовали за королем, и как быстро Красные корабли были изгнаны с наших берегов. Верити-Дракон со своей армией преследовали их, давая бой у каждого острова. Королева Эллиана слушала с каменным лицом, лишь кивая в подтверждение всего, что рассказывала Старлинг о тех кровавых днях.
И опять долгий проигрыш. Темп музыки замедлился. Она запела о том, как бастард и его волк, зная, что на имя Фитца Чивэла Видящего наложена печать позора, обвинения в предательстве и трусости, ушли в леса Горного королевства. Никогда снова, пела Старлинг, они не будут охотиться на зеленых холмах Бакка. Никогда не смогут вернуться домой. |