Выбросив последний раз руку с ножом и никого не встретив, Властимир замер, чуть пригнулся и расставил руки. Сук он давно отбросил в сторону, кажется, оставил его в чьей-то глотке.

Усилием смиряя дыхание и приходя в себя после угара боя, Властимир настороженно слушал тишину. Нет, он ошибался — враги не перебиты. Их, наверное, меньше, чем вначале, но они все тут, окружили его и чего-то ждут. Может, уже спускается летающий дом пришельцев и этого не видит только он?

Псоглавцы внимательно рассматривали слепца, который, перепачкавшись в своей и чужой крови, в окружении врагов, все же был готов сражаться. За спиной Гао трое волков подняли луки, но не спешили пускать их в ход, надеясь все же взять Властимира живым.

Вокруг валялись убитые и раненые. Гао подсчитал потери. Одиннадцать убитых, больше двух десятков ранено, и из них треть не доживет и до утра. Несколько псоглавцев было искалечено: вывернуты руки, сбиты набок челюсти. У одного выколот глаз.

Гао вдруг сделал шаг вперед. Властимир, настороженно ожидавший любого шороха или движения, развернулся и махнул рукой. Гао еле успел увернуться: нож глубоко засел в руке, которой он прикрыл сердце.

Его охранники бросились к нему — одни поддержать раненого вожака, другие — добить обезоружившего себя врага. Но Гао вскинул здоровую руку:

— Все назад!

Волки замерли. Властимир, не догадываясь, кого он ранил, все еще ждал нападения.

— Назад! — повторил Гао. Нож осторожно извлекли из раны. — Не трогать!

Рану обложили целебными травами, молодая волчица слизала кровь и обвязала порез полосой кожи. Придерживая раненую руку здоровой, Гао отошел к волкам.

— Ты убил многих, князь из Резани, — сказал он. — Двадцать моих воинов теперь никогда не смогут охотиться со стаей…

— Только двадцать? — перебил его Властимир. — Жаль, что не двести!

— Я мог бы отдать приказ убить тебя, человек, — продолжал Гао. — Твой последний бросок не был промахом — ты ранил меня, вожака стаи. Я признаю твою силу…

— Скажи уж, что я стал стоить дороже в твоих глазах и ты хочешь содрать за меня двойную цену с пришельцев, — презрительно бросил Властимир, — Ты разве не помнишь, что они обещали вернуться за мной и тебе надо сохранить меня живым во что бы то ни стало?

— Я понимаю твой намек, — кивнул вожак. — Ты думаешь, что я не должен тебя убивать из страха перед светлыми Агами, и поэтому ты смог безнаказанно уничтожить столько моих охотников?.. Но ты плохо знаешь наши обычаи: если вожаку причинен вред, убийца должен быть обязательно наказан, или он сам становится вожаком.

— Этого ты от меня не дождешься!

— Разумеется, ведь я еще жив!.. Но мои охотники могли тебя убить, их не остановил бы никакой страх перед светлыми Агами. Тебя не дал убить я!

Властимир промолчал, не зная, что задумал вожак волков и можно ли ему верить.

— Я оценил тебя, человеческий воин, — продолжал Гао. — Ты воин, и мы воины…

— Долго же ты над этим думал, — съязвил Властимир.

— Да, долго, но я это понял. Я хочу отпустить тебя, князь… Ты свободен!

Властимир не поверил своим ушам.

— Почему? — только и смог вымолвить он.

— Ты воин и остался воином, несмотря на увечье и страх близкой смерти. Кем ты станешь, если светлые Аги исполнят свое обещание и дадут тебе новые глаза в обмен на верную службу? Покорителем мира, его проклятьем, ибо тебя будет вести не их приказ, а твоя ненависть ко всему на свете. Ты будешь ненавидеть врагов — за то, что они защищаются от неизбежного; друзей — за то, что не чураются тебя и не проклинают; слуг и рабов — за их малодушие и трусость; союзников — за то, что принимают твои планы; хозяев — за то, что они заставляют тебя делать.