— Умоляю вас о прощении, — повторил Гаральд, — и милосердии… И прошу — отпустите мне грех…

— Ты чего? — наконец смог вымолвить Буян, порываясь поднять рыцаря с колен. — Толком объясни, что тебе от меня надо, без всего этого!

Поскольку его просил об этом сам Буян, Гаральд повиновался, но глаз не поднимал.

— Святой отец, — сказал он, — исповедуй меня.

— Слушай, ты, случаем, не пьян? Что ты от меня хочешь? Толком говори!

Гаральд весь покрылся красными пятнами, как какой-то мальчишка, но, запинаясь и пряча глаза, все же объяснил, что означает исповедь и тайна исповеди.. Поняв наконец, что от него требуется, Буян не смог удержаться от смеха.

— Нет, с тобой не соскучишься! — еле выговорил он, вытирая слезы ладонью. — То ты одно выкинешь, то другое… Ну скажи на милость, почему это я должен принимать твою исповедь?

Рыцарь был сбит с толку.

— Как — почему? — искренне удивился он. — Если я правильно понял, вы — священник… э-э… жрец вашей славянской религии, и я прибегаю к вашей помощи, как к духовному лицу!

Чтобы не ляпнуть чего-нибудь резкого, Буян закусил до боли губу.

— Я — волхв, — поправил он, — почти волхв, а волхвы…— Он поглядел на поникшее лицо Гаральда и сжалился, — волхвы еще ни разу не принимали исповеди — моя религия запрещает раскрывать тайны души.

— Но я прошу только выслушать меня!

— И потом, ты ведь христианин, а я — языческий… жрец, по твоим же словам, я — враг рода человеческого, — осторожно добавил гусляр.

— Но я об этом и хотел поговорить с вами! — пылко воскликнул Гаральд, опять припадая на колено. — Вы должны меня выслушать и понять, что я не могу больше молчать!.. Я прошу у вас всех прощения — и у вас, и у князя, и у этого юноши Мечислава. Простите меня — я ошибался в вас, славянах. Я думал, что вы — язычники, суть слуги сатаны и подлежите уничтожению. И я даже хотел убить вас неоднократно, но ваши и мой боги объединились и отвели мою руку, дабы она не совершила святотатства. На вас благословение Божие, и я сам был этому свидетелем, а посему не могу молчать — отпустите мне мой грех!

— Но я не держу на тебя зла! — попробовал возразить Буян.

— У нас в Англии еще осталось много мест, где люди поклоняются идолам и кладут им требы, — продолжал Гаральд. — Раньше я считал за честь разрушить чье-то капище, но теперь мне стыдно за это — я ничего не знал об этих людях, как я мог судить верно тех, кого не знал! И вас троих — тоже… Вы помните наши споры о Боге и дьяволе? Я думал, что Бог лишь с нами, христианами, а теперь понял, что Он — с теми, кто стоит за правое дело, и не важно при этом, кто этот человек — мусульманин, христианин или язычник. Я клянусь, что теперь буду иным и детей своих воспитаю в почитании и уважении к чужим святыням… Простите меня, если сможете!

Он смотрел в землю и не видел, что Буян снисходительно улыбается.

— Ты просишь у меня прощения за то, чего не совершал, — сказал он, — как я могу простить грех, которого не было?

— Но я согрешил против вас в мыслях, а тот, чьи мысли черны, не может быть верным товарищем, иначе однажды он предаст друга! Вот князь — он сразу распознал черноту в моей душе, сказав, что по голосу я представлялся ему иным. Но я изменился, клянусь!

Буян сжал плечи готового разрыдаться Гаральда.