Она почти сразу это почуяла.
Винтик вспыхнул, но удержался от того, чтобы схватить эту наживку:
— Я просто говорю, — повторил он и снова замолчал.
* * *
Воробышек тоже наблюдала за Свечкой и у нее было много таких же мыслей, как и у Винтика. Она сидела с Совой и Речкой, но они были заняты разговором о том, что сделать для пополнения их уменьшающихся припасов, и не обращали на нее внимания. Поэтому она встала и подошла к тому месту, где Свечка гладила Чейни, присев рядом с ней. Сразу она ничего не сказала, просто протянула руку и присоединилась к маленькой девочке, поглаживая лохматую голову волкодава. Чейни, который казался спящим, но не спал — как всегда — игнорировал обеих. Хотя, если это касалось Чейни, точно нельзя было сказать этого. На самом деле, он мог наслаждаться их вниманием.
Первой заговорила Свечка:
— Я рада, что Чейни вернулся, — тихо сказала она. — А ты?
— Я рада, что все трое вернулись, — ответила Воробышек. — Такого не было, когда они исчезли.
Свечка кивнула:
— Как ты думаешь, Чейни скучал по нам?
— Не знаю. Наверное.
— Я думаю, скучал. Я думаю, он знает, что мы его семья, и когда он не с нами, он по нам скучает.
Она говорила короткими всплесками, как будто старалась высказать все сразу. Ее голос вообще не был голосом той Свечки, которую знала Воробышек.
— Думаю, ты права, земляной орешек, — сказала она.
Свечка не выглядела счастливой:
— Я просто хочу, чтобы он что–то сделал для того, чтобы я поверила в это.
Воробышек пробежала пальцами по своим светлым волосам. Днем ранее она подстригла их покороче, устав от их длины. Но их нужно мыть. Ей нужен душ. А для этого, конечно, ей нужна вода, а ее для ванны не было. Ее вообще едва хватало для питья.
— Почему ты сейчас не идешь спать? — спросила она.
Свечка посмотрела на нее напряженным взглядом:
— Воробышек, как ты думаешь, остальные еще любят меня?
Воробышек от удивления уставилась на нее:
— Конечно, любят.
— Не говори так, если думаешь, что я хочу это услышать. Скажи мне правду. Да?
— Свечка, почему они не должны тебя любить?
Маленькая девочка не говорила. Она лишь наклонила голову, посмотрев на свои ноги, на Чейни, а потом куда–то в темноту, как будто где–то там был ответ:
— Просто так.
— Кто–то тебе что–то сказал?
Свечка покачала головой.
— Что–нибудь сделал?
Еще одно покачивание головы.
— Тогда я не понимаю. Почему ты думаешь, так вдруг, без всякой причины, что они тебя не любят?
— А если была причина?
Воробышек подумала, что она понимала, что это за причина, но не хотела первой озвучить ее. Это должна была сделать Свечка. Сказать эти слова было первым шагом к обсуждению того, что они означали.
— Что же это за причина? — спросила она.
Свечка пожала плечами:
— Я никому больше не нужна. — Она по–прежнему смотрела на свои ноги, сделав паузу, не закончив, но и не готовая продолжать. — Ты знаешь.
Воробышек протянула руку, взялась за ее подбородок и подняла ее лицо так, чтобы они смотрели прямо друг на друга:
— Нет, я не знаю. Ты должна рассказать мне.
Еще одна долгая пауза. Потом:
— Я больше не могу чувствовать, когда приближается опасность.
Вот оно. Все открыто. Воробышек с облегчением выдохнула. Теперь, наверное, она сможет что–нибудь с этим сделать. Она обняла Свечку и прижала ее.
— Ох, Свечка, — прошептала она.
Затем она отодвинулась, чтобы они снова смогли смотреть друг на друга:
— Моя мать однажды кое–что рассказала мне. |