«А, чтоб его, — сказал мисс Брэтт, то есть человек с револьвером. — Так пойдет».

«Послушай меня, — сказал человек у дверей, которого называли Билл. Лучше пускай разберется, умнее будет».

«И верно, — хрипло заметил тот, кто меня держал (раньше он, то есть мисс Маубри говорила иначе). — Давай эту рожу, Гарри».

Человек с револьвером пересек комнату, подошел к женщинам с мешком, то есть мужчинам, и что-то у них попросил, а потом принес мне. Увидев, что это такое, я удивился, как еще не удивлялся в этот ужасный день.

То был мой портрет. Конечно, у таких мерзавцев не должно быть моей фотографии, но этому бы я удивился относительно; здесь же — удивился, так сказать, абсолютно.

Сходство просто поражало, но главное — я несомненно и явственно позировал для портрета. Сидел я, подпершись, на фоне декорации, изображавшей лес. Словом, это был не случайный снимок. Но я не фотографировался в таком виде, этого никогда не было.

Пока я глядел на фотографию, мне все больше казалось, что она основательно отретуширована, да и стекло скрывало подробности. Лицо было несомненно мое, глаза, нос, рот, голова, рука, даже поза. Однако я в такой позе перед фотографом не сидел.

«Чудеса, а? — с неуместной живостью сказал человек, прежде грозивший мне револьвером. — Ну, сейчас предстанешь перед своим Боженькой!» Он вытащил стекло, и я увидал, что белый воротничок и седые бакенбарды написаны белой тушью. Внизу под стеклом оказался портрет старой дамы в скромном черном платье, сидевшей на фоне леса, подпершись рукой, — старой дамы, как две капли воды похожей на меня. Не хватало только бакенбард и воротничка.

«Здорово, — сказал человек, которого называли Гарри, вставляя обратно стекло. — Один к одному. И тебе хорошо, папаша, и ей хорошо, а лучше всего нам. Знаешь полковника Хаукера, ну, который тут жил недавно?»

Я кивнул.

«Так, — сказал этот Гарри, указывая на портрет. — А это его мамаша. Кто обнимет, пожалеет? Мама дорогая. Вот она», — пояснил он, махнув рукой в сторону портрета, изображавшего даму, похожую на меня.

«Ладно, не тяни! — заметил человек, стоявший у двери. — Эй, ты, преподобный! Мы тебя не обидим. Хочешь — денег дадим, целый соверен. А платье тебе пойдет».

«Плохо объясняешь, Билл, — вмешался тот, кто меня держал. — Мистер Шортер, дело вот в чем. Нам надо повидать сегодня этого Хаукера. Может, он нас расцелует, выставит шипучку. Может, и нет. Может, он вообще умрет к нашему уходу. Опять же — может, и нет. Главное, нам его надо повидать. Сами знаете, он никого не пускает, только мы еще знаем, почему. А мамашу пустит. Какое совпадение! Повезло нам, да. Вот вы и есть эта мамаша».

«Как я ее увидел, — медленно произнес Билл, указывая на портрет, — так и сказал — старый Шортер. Да, прямо так и сказал».

«Что вы затеяли, безумные?» — вскричал я.

«Сейчас, почтенный, сейчас, — произнес человек с револьвером. — Вот наденьте это». — И он указал на высокую шляпку, а также на ворох женских одежд, лежавший в углу».

Не стану останавливаться на деталях.