Нагая Селия упала на колени, ее нижняя губа дрожала — оба кузена посчитали это знаком предвкушения. И их предположение оказалось верным, ибо руки Селии потянулись к двум покачивавшимся столпам плоти, но ее запястья оказались связаны во время предыдущего поединка, когда пришлось воспользоваться петлей и несколькими катушками нити. Поэтому, когда сэр Джейсон и Колин подались вперед, рот Селии широко раскрылся, чтобы заглотить похожие пурпурные шишки, крошечные отверстия в которых потекли, демонстрируя откровенное вожделение. Никогда прежде кузены не пользовались одним входом одновременно, и неудивительно, что они нашли его тесным. Однако этот недостаток пространства нисколько не убавил наслаждения — этого не случилось и тогда, когда зубы Селии коснулись остроконечных корон их инструментов, вызывая сладострастные муки. «Наверно, все это нисколько не отличается от переживаний во время безжалостного сеанса мужеложства», — подумал сэр Джейсон, улыбаясь про себя, ибо знал, как хорошо сочетается удовольствие с болью.

Молодая женщина со связанными руками услаждала кузенов, раздавая обоим нежные порции восторга до тех пор, пока их мужские подношения не разлились на ее языке и не устремились к глотке. Как старательно она поглощала эти густые сласти Хардвиков и воздала им должное, прося добавки. Однако здесь, в целительном тепле прованской весны, подобные мимолетные угощения Колину вдруг показались порочными. Они ассоциировались с пустошью и с мужчиной, окна дома которого выходили на нее. Все это несло на себе печать сэра Джейсона Хардвика.

Да, Колин искупит вину, сделав Селию своей женой.

Перспективы семейного блаженства, которые предлагал этот молодой мужчина, казались ей весьма приятными. За несколько последних дней она осознала, как могла бы сложиться их совместная жизнь, если бы сэр Джейсон Хардвик не вознамерился вторгнуться в нее. Только теперь она не могла представить, что сможет жить иной жизнью. Хотя Селия обожала быть вместе с Колином, она не могла загасить ни вспыхнувшего желания оказаться в руках его кузена, ни потребности быть обладаемой им. Благодаря сэру Джейсону Селия узнала о себе больше, чем могла бы, прожив десять жизней… возможно, даже больше, чем сама того желала. Действительно, было уже слишком поздно. Ящик Пандоры открылся, и обнаружились сокровища, которые нельзя было вообразить в самых диких фантазиях: сокровища ее плоти. И эти сокровища были крепко связаны с мужчиной, аристократическая кровь которого текла также в венах ее суженого.

Селия пыталась ненавязчиво отклонить постоянные намеки Колина, что их совместную жизнь надо превратить в семейное блаженство, и непременно такое, которое включало бы детей. Наверно, наступит день, когда она с удовольствием заведет ребенка, но чьего ребенка? Колина? Сэра Джейсона? Эта возможность казалась такой далекой. Нет. Жить вместе с Колином — одно дело, а смотреть, как раздается ее живот — совсем другое. Почему это его так волновало? Почему бы ему не позволить событиям развиваться в прежнем русле? Понятно, такие разговоры к хорошему не приведут.

Однако по мере того, как текли дни и воспоминания стирались, слова Колина начинали обретать смысл. Дом на Пустоши и его ловкий хозяин не были настоящими. Настоящими стали поля с ярко цветущей лавандой и порывы соленого средиземноморского ветра, приносившего с собой запах моря и свободы, которой молодая пара была так долго лишена. Селия все еще вспоминала, как первую неделю бегала по старым улицам Авиньона, сохранившимся с четырнадцатого века, как вместе с Колином ходила осматривать Дворец Пап, о котором так много читала в школе. Однако больше всего ей запомнилось время, проведенное в той местной деревушке. Как они радовались, беззаботно гуляя по маленькой рыночной площади, выхватывая зеленые яблоки из своих корзинок и проверяя вес картошки под пристальным взором мадам Руо, старой зеленщицы с редкими зубами.