* * *

– Здравствуй, Риточка, здравствуй, фенимисточка наша! – тетя Наталья распрямила натруженную спину и отодвинула швабру.

– Феминисточка, – автоматически поправила я. – Доброе утро.

– И я говорю – майор-Лаппушка, – согласилась наша уборщица.

Тетя Наташа, не старая еще женщина, выглядела абсолютной бабулей. Про ее личную жизнь ходили всяческие легенды: начиная с того, что ее сын – большой человек в бизнесе, но несогласная с его жизнью мать порвала с ним и назло живет на нищенскую зарплату уборщицы; и кончая тем, что никакой личной жизни у нее нет вообще, а есть вечная любовь к кому-то, кто погиб при исполнении (вроде как из нашего ведомства), из-за чего она тут и околачивается – в память о большой любви. И то, и то – романтично. Мы теть Наташу не выспрашиваем, а сама она не делится. Нас любит, но критикует изрядно.

– Видано ли: женщина – милиционер, – вздыхает традиционно уборщица, подталкивая меня на чистую часть коридора, предварительно бросив под ноги мокрую тряпку. – Три-три, дома, небось, полы не моешь…

– Ну, да, дома у меня – три горничные, – хихикаю я, не обижаясь.

– Вот-вот, «три горничные»… – дразнится тетя Наташа. – Кто ж тебя, такую, замуж возьмет?..

Они что – все с утра решили мне настроение портить? Сначала этот – «хочу Лапушку», или – как он там?.. Теперь эта – «замуж не возьмут». Как будто все дело в замужестве!

Я открыла ключом дверь и раздраженно вошла в кабинет. Скинула мокрую дубленку и встала со щеткой у зеркала. На меня глянули огромные, влажные от злости глаза. Я провела рукой по голове. Волосы, освобожденные из-под вязаной шапочки, тугими струями упали на плечи. Верхняя пуговица кителя сама грозила выскользнуть из петли, и я дала ей свободу, оправив рубашку, под которой вздымались эти знаменитые женские два холма…

Тьфу, дура! Кто бы меня сейчас увидел! Еще бы юбку задрала, проверяя, насколько стройны ноги. Стройны. Стройнее не бывает!

«А что толку? – снова противно напомнил о себе внутренний голос. – И кто последний раз, вспомни, целовал эти колени? И кому ты такая раскрасавица нужна? Кто тебя замуж возьмет? А годков, между прочим, уже тридцать два».

Внутренний голос очень смахивал на голос тети Наташи, и от этого стало еще тоскливее.

Я не к тому, что очень хочу замуж. Я, если совсем уж честно, об этом почти и не думаю. Но ведь помимо замужества есть элементарная бабская жизнь. Истории. Интрижки. Любовники, в конце концов. Вот даже про сгорбленную седую уборщицу нашего следственного управления и то ходят какие-то романтические легенды. А какие легенды про меня? Ритуся – хороший парень. Ритку можно послать прыгнуть с парашютом. Она не промахнется в тире по мишеням. Не запыхается в кроссе. Споет на День милиции. Спляшет на 8 марта. Ее не стыдно послать с рапортом к начальству. С ней надежно при «усилении». Не страшно в разведке… Что еще? Ах, да, главное: Ритку можно попытаться потискать по пьянке – а вдруг что выгорит? Все! Вот и все твои, Маргоша, истории – и героические, и романтические.

Я не по-утреннему устало опустилась на стул. Вся моя жизнь – как на ладони. Мне и самой-то от себя скрывать нечего. Ну не Кирилла же Сергеевича прятать в памяти. Ну, того самого, что проходил свидетелем в деле о мошенничестве одной риэлторской фирмы. Проходил… Он со второго раза явился на допрос с охапками роз, пронзительно смотрел в мои глаза, закатывал собственные, а однажды, в конце следствия, пригласил в ресторан – вечером, со свечами. Тихо лилась латиноамериканская музыка, шипели свиные ребрышки на досках, медленно отпотевала бутылка водки…

А утром он положил на журнальный столик в моей квартире конверт – в благодарность за честное ведение дела, за мой профессионализм, помогший спасти ему бизнес…

Нет, были, конечно, и не такие грустные истории.