Андрей Константинов. Страсти по Маргарите
Рассказ Риты Маргарита Альбертовна Лаппа (она же – Рита, она же – Марго). Феминистка. 170 см, 32 года. Бывший следователь следственного управления РУВД. Волевая, целеустремленная. Считает, что женщины способны на большее, чем мужчины. Водит машину, стреляет, прыгает с парашютом. Играет на гитаре. Имеет затянувшийся, вялотекущий роман с опером угро. Дружит с Пчелкиной. Редактор журнала. Не замужем. Девиз: «То, что женщине хорошо, мужчине – смерть».
– Дай пять! Хриплый голос донесся откуда-то сбоку, от темных, раздавленных февральским снегом-дождем кустов спиреи. Весной, в конце мая, они покроются веселыми розовыми свечками соцветий, пушистыми и душистыми, как сахарная вата на палочках от горластых цыганок у метро из детства. Сейчас же спирея неряшливо топорщилась хлипкими голыми ветками, слезилась крупными холодными каплями; в общем, до весны было далеко. Я прищурилась (утренняя мгла не способствовала остроте зрения): возле кустов шевелилось что-то низкое и темное. – Дай… пять! – настойчиво прошипел тот же голос. Это он меня, что ли, просит? Чего – «пять»? Пять – чего? Я неуверенно шагнула с тропинки. – Дай… ик… на счастье лап-пу мне!.. У меня противно засосало под ложечкой. Нечто подобное испытываешь, когда изредка, дабы пустить пыль в глаза министерскому начальству, из личного состава нашего ГУВД собирают команду и заставляют (нет, просят, конечно) показательно прыгнуть с парашютом. Лично у меня за спиной уже семнадцать прыжков, мне, как считают многие в нашем следственном управлении, все до фени, поэтому я вечно оказываюсь в списках парашютистов. Мне всегда стыдно признаться в том, что внутренности сводит противной судорогой когда подходишь к открытому люку самолета, а внизу – далекая земля. Поэтому я прыгаю. Мне так легче. Вот и на этот раз у меня точно так же вдруг подвело живот. Рука инстинктивно потянулась к кобуре. – Дай лап-пу… на счастье – лап-пу!.. – Лежать! Руки!.. Я пулей выскочила из кустов. ПМ в этот день у меня с собой не было, но я вытянула вперед руку, точь-в-точь как в американских боевиках. В двух метрах от кустов взору открылась живописная картина. Зачумленный бомж, пережевывая часть надкушенной сосиски чуть ли не единственным на весь рот зубом, вторую часть пытался засунуть в пасть похожему на него же щенку-бомжу. Но стоило голодному кутенку броситься навстречу лакомому кусочку, мужик отдергивал руку и, изрядно икая, требовал, выставив вперед грязную растопыренную пятерню: – Дай пять! Дай лап-пу! Заслышав мое «Руки!», оборванец оторопело моргнул конъюнктивитными глазами и как-то даже по-детски попытался оправдаться: – Да я вот – дресс…срю…срю…рюю… Прикинь, не хочет дать пять. Лап-пу… не хочет… на счастье. Щенок жалобно заскулил. Это мужик снова отдернул руку с сосиской. Заср…ср… сранец! Чем больше я понимаю собак, тем больше ненавижу мужиков. Я уронила «взведенную» руку. Живот отпустило. Дыхание восстановилось. Я развернулась на тропинке, собираясь завершить путь к рабочему кабинету. – А ты, что ли, мент? Баба – мент? – похмельно закашлялся «синяк». – Во дела! Ая, – передразнил он себя: – «Дай лап-пу, дай лап-пу!» – И уже, видно, обращаясь к щенку: – Какая лап-па, когда баба – мент! – и он недоуменно засмеялся-закашлял. Злясь на себя за малодушие, я вывернула на тускло освещенную дорожку. За спиной затихало: «Какая лап-па? Какая лап-па! Ты, что ли, мент?» Да, я – мент! И я – баба! И я – Лаппа! Я – майор милиции Маргарита Альбертовна Лаппа. |
