Она пела…

    О, как благостно и приятно, когда расцветает Золотая…

    Когда лучится она и расцветает!

    Пред тобой ликуют небо и звезды,

    Тебе воздают хвалу солнце и луна,

    Тебя славят боги,

    Тебе воздают хвалу богини.

    О, как благостно и приятно, когда расцветает Золотая… [36]

    Семен сел, дослушал до конца и молча кивнул – можно сказать, с одобрением. Голос у То-Мери был неплохой, сильный и звонкий.

    – Ра уже на небосводе, – сообщила она, – но твои ленивые слуги все еще спят. Видно, утомились, пока прошли два сехена от Хененсу! Желаешь ли, господин, съесть лепешку с медом или сначала разбудишь их палками?

    – Желаю одеться, – сказал Семен, окунул голову в сосуд с озерной водой, фыркнул и позволил ей вытереть свое лицо. Тунику он надел сам и сам зашнуровал сандалии, но украшения и перевязь пришлось доверить То-Мери. Она вертелась перед ним втрое дольше обычного, пока он не поймал ее за руку, не притянул к себе и не прижался губами и носом к шее. Смуглые щеки То-Мери вспыхнули, а Семен вздохнул. Что поделаешь! Нельзя же притворяться, что ночь его прошла в обнимку с покрывалом!

    – Господин сядет есть или… – Лукавые глазки То-Мери стрельнули в сторону спальной циновки.

    – С «или» мы подождем и с завтраком тоже. Не забыла, что мы в гостях? Тотнахт будет обижен… А вот и он!

    Бывший копьеносец Пантер неторопливо шествовал к дому, держа блюдо с дымящимся печеным журавлем, а сзади торжественно вышагивали его молодой братец с огромным кувшином и супруга с корзинкой свежих смокв.

    – Был ли сладок твой сон, господин? – произнес Тотнахт, опуская тяжелое блюдо на циновку.

    – Словно за пазухой у Хатор, – отозвался Семен, подмигивая То-Мери.

    Копьеносец кивнул жене и брату, потом неодобрительно покосился на финики, лепешки и мед.

    – Вели своей служанке, господин, чтобы убрала все это. Ты – мой гость! Как-нибудь мы уж тебя накормим!

    Это было явным посягательством на права То-Мери, и она тут же заняла боевую стойку: выпятила грудь, стиснула кулачки и показала Тотнахту язык.

    – Строптивая, – заметил он, ухмыляясь, – однако красивая. И поет хорошо, громко! Не отдашь ли ее моему брату, господин? Нарожает кучу солдат, а между этим делом будет доить антилоп и выгребать навоз. Занятие лучше некуда!

    – Боюсь я за твоего брата, а больше того – за антилоп, – сказал Семен. – Глаз у этой красавицы как наконечник копья, разом двух быков свалил. А было ей тогда всего двенадцать лет… Теперь, думаю, она и с бегемотом справится.

    Тотнахт захохотал, а девушка, возмущенно фыркнув, выскочила из хижины, чуть не опрокинув наземь Тотнахова брата.

    Семен сел с края циновки.

    – Раздели со мною трапезу, и ничего убирать не придется. Здесь всего-то на двоих.

    – Благодарю за честь, господин. Ты, как всегда, прав… Уберем, только вот в это место! – Тотнахт похлопал себя по мускулистому животу.